Голоса потерянных друзей
Шрифт:
Они все еще со мной! Они настоящие!
Мисси уже проснулась и теперь раскачивается из стороны в сторону со своими извечными завываниями, но я, не обратив на нее внимания, забираюсь с ногами на койку и выглядываю в окно. Утром прошел дождь, поэтому на земле не видно ни следов мальчишки, ни отпечатков колес, но я чувствую в кулаке прохладу бусин и точно знаю — мне все это не привиделось.
— Гас Мак-Клатчи, — повторяю я. — Гас Мак-Клатчи.
Трудно взять в толк, как тринадцатилетний мальчишка вытащит нас отсюда, но бывают дни, когда ты хватаешься за любую надежду —
День продолжается, квадраты солнечного света медленно ползут по полу, а я уже не чувствую на душе былого груза. Я думаю о том, где сейчас Гас. Думаю о Джуно-Джейн, у которой нет при себе ни цента. Наши пожитки, не считая ее дамского наряда, остались у меня и теперь лежат у шерифа — все наши сбережения, провиант, одежда, маленький пистолет. А еще — Книга пропавших друзей. Вот и все наше добро.
Мисси со стоном хватается за живот и принимается беспокойно поскуливать еще задолго до того, как надсмотрщик приносит нам миску с похлебкой и две большие деревянные ложки. На весь день. А больше, как сказал шериф, нам и не положено.
Я слышу, как ирландец закопошился на своей койке. Наверное, сейчас заголосит, раз уж проснулся. Но вместо этого, пока мы с мисси едим похлебку, он шепчет:
— Эй! Эй, сосед, ты меня слышишь?
Поднявшись, я делаю несколько осторожных шагов вдоль стены и подбираюсь к ирландцу ровно настолько, чтобы разглядеть мускулистые руки, торчащие меж прутьев решетки. Сам он меня не видит. Кожа у него красная, загрубевшая от солнца. Руки — до самых костяшек — покрыты густыми рыжими волосами. Эти руки выдают силача, так что я на всякий случай остаюсь у стены.
— Слышу, — говорю я.
— С кем это ты тут болтал все утро?
— Не знаю, — отвечаю я, сомневаясь, что соседу можно доверять.
— Помнится, он представился как Мак-Клатчи, — замечает ирландец. Так, значит, он нас подслушивал! — Славная шотландская фамилия, между прочим. А шотландцы ирландцам друзья, а значит, и мне. Моя дорогая мамочка была наполовину шотландкой, а наполовину ирландкой.
— Мне ничего об этом не известно, — отрезаю я. И чего он хочет? Донести на меня шерифу?
— Если вы двое подсобите мне с побегом, я в долгу не останусь, дружище. Помогу, чем смогу, — обещает ирландец, покрепче схватившись за решетку.
Я остаюсь стоять, где стояла.
— Кое-что мне известно, — продолжает он. — Взять хотя бы того малого, которого вы ищете, — Уильяма Госсетта. Я ж самолично с ним встречался. К югу отсюда, но не шибко далеко, в округе Хилл, близ города Ллано. У него, знаешь ли, лошадь охромела, и я ему предложил неплохую замену. Если поможете мне бежать, я вас к нему провожу. Боюсь только, как бы этот ваш мистер Госсетт не нарвался на неприятности, если его солдаты сцапали… Он же ехал верхом на армейской лошадке, когда мы с ним распрощались. А я его предупредил, что лошадь лучше выменять в ближайшем же городе. Но разве такие станут тебя слушать! Да и рядом с Ллано таким, как он, лучше не появляться. Если поможете мне бежать отсюда, я помогу вам его разыскать. Поверь, я вам пригожусь.
— Сомневаюсь, что мы можем вам помочь, —
— Пускай твой дружок расскажет своему хозяину, что у него на примете есть славный малый, который умеет управляться с лошадьми и нисколько не боится дальних поездок. Лишь бы он вытащил меня из этого переплета, чтобы мне не угодить на виселицу!
— Конокрада так просто из тюрьмы не выпустят, да еще если воровал у армии.
— Но можно же подкупить охрану!
— Про это я тоже ни слухом ни духом, — говорю я. Не стоит верить ни единому слову, если с тобой говорит ирландец. Они те еще сказочники, а кроме того, ненавидят мой народ, и это взаимно.
— Три синих бусинки, — продолжает он. — Я же и про это слышал. Видал я такие в округе Хилл, который исходил вдоль и поперек. В гостинице для путешественников и в ресторане у дороги в Остин, неподалеку от ручья Уоллер-Крик. Три синих бусины на веревочке висели на шее у маленькой белой девочки.
— Белой? — переспрашиваю я. Кажется, ирландец не догадался, что я темнокожая, а значит, и обладательница бабушкиных бус ну никак не может быть белой.
— Рыженькой такой, худощавой девчушки. Лет восемь-десять ей было, не больше. Там, во дворе, под деревьями столики стоят — она на них воду разносила. К ней я вас тоже могу отвести.
Я отворачиваюсь и снова иду к койке:
— Не знаю я таких.
Ирландец зовет меня, но я не откликаюсь. Он начинает божиться, что не врет, маминой душой клянется. Я не обращаю на него внимания.
Не успевает наша похлебка остыть, как за ним приходят солдаты. Его утаскивают прочь, а он вопит до того громко, что мисси зажимает уши и прячется под койкой, вся грязная и вонючая.
К нам тут же заглядывает полицейский и вытаскивает меня из камеры. Сопротивляться я не в силах.
— Язык за зубами держи, а не то не поздоровится! — говорит он.
Меня заводят к шерифу в кабинет, и я тут же начинаю твердить, что ничего плохого не сделала.
— Можешь идти, — говорит он и кидает мне прямо в руки наш узелок с вещами. Судя по весу, из него ничего не пропало, даже пистолет с книгой. — Тебя наняли на работу, и скоро ты уедешь из моего города. Но смотри, чтобы я тебя больше не видел, когда повозки Дж. Б. Френча отбудут с грузом.
— А как же мис… — начинаю я и осекаюсь, едва не выпалив «мисси». — Как же он? Как же здоровяк, которого арестовали со мной? Мне надо за ним приглядывать. Больше у него никого нет. Он безобидный, разве что глупенький и слегка не в себе, но я…
— А ну закрой рот! Не нужны шерифу Джеймсу твои россказни! — полицейский с силой толкает меня в спину, и я падаю на пол лицом вниз. Приземляюсь я на наш узелок, на колени и локоть, а потом с трудом поднимаюсь.
— Мальчика отправят в Остин, в государственную психиатрическую лечебницу, — сообщает шериф, и в следующую секунду полицейский распахивает дверь тюрьмы, выталкивает меня на улицу и следом вышвыривает наши вещи.
Гас, поджидающий неподалеку, помогает поднять узелок.
— Надо нам спешить, пока они не передумали тебя отпускать, — говорит он.