Голоса потерянных друзей
Шрифт:
Жаль, что мы так мало о ней говорим. Я постоянно ищу способы узнать Натана получше, но он скуп на откровения. Впрочем, то же можно сказать и обо мне. Не так уж много я могу рассказать о своей семье и о прошлом, не забредая при этом на ту территорию, которой я всю свою взрослую жизнь сторонюсь.
Скрип ступенек выводит его из дремы. Склонив голову набок, он обводит меня внимательным взглядом и спрашивает:
— Непростой выдался денек?
— А что, я настолько плохо выгляжу? — смутившись, я убираю упавшую на лоб черную кудрявую прядку и прячу ее во французскую косу, которая сегодня утром получилась у меня особенно хорошо.
Он кивает на пустующую половину качелей, точно
— Выглядишь… встревоженной.
Я пожимаю плечами, хотя на самом деле я действительно встревожена — и даже немного уязвлена.
— Наверное, дело в утверждении проекта «Подземка». Я уже несколько раз разъясняла мистеру Певото его суть, но, по-моему, он совсем меня не слышит. Молодец, мол, дай поглажу тебя по головке, не забудь только собрать с родителей подписанные разрешения. А мне этих бумаг до сих пор не хватает, и немало. Я хотела часть из них получить на родительском собрании. И что ты думаешь? Ко мне пришло одиннадцать человек. Всего одиннадцать! И это из пяти-то классов, с которыми я встречаюсь ежедневно, при том что в каждом учится примерно по тридцать пять детей! Но до меня добралось только три мамы, один папа, одна пара, одна тетя, один официальный опекун и приемная мама. И еще двое пенсионеров. Весь вечер я проторчала в почти пустом классе.
— Бог ты мой, какой кошмар! — он отрывает руку от спинки качелей и обнимает меня за плечи, скользнув пальцами по моей руке. — Обидно, наверное, было?
— Еще как, — отзываюсь я, наслаждаясь этим дружеским жестом… или как еще его назвать. — Я ведь даже доски завесила работами учеников и фотографиями. Хотела всем сделать приятное, понимаешь? А осталась наедине с тарелкой печенья и апельсиновым соком… И с красивой посудой осеннего дизайна! Я изрядно потратилась в «Бене Франклине», между прочим. Теперь несколько месяцев канцелярию покупать будет не на что.
Наверное, это звучит так, будто я напрашиваюсь на сочувствие, что порядком злит, но ничего не поделаешь. Ситуация с родительским собранием не на шутку меня задела, потому что в то, что мы сейчас делаем, я вкладываю душу.
— Эх… — Натан снова сочувственно вздыхает и по-дружески обнимает меня, чтобы ободрить. — Я бы обязательно отведал твоего печенья!
Я опускаю голову ему на плечо. Отчего-то этот жест кажется мне таким естественным.
— Честно-честно?
— Честно.
— А ну поклянись! — я поднимаю свободную руку, но тут же роняю ее обратно. Так мы обычно делали с Кристофером. Старая привычка. Призрак прошлого мигом является мне, чтобы напомнить, что погружаться с головой в новые отношения, чтобы только избавиться от меланхолии и склеить разбитое сердце, — это жизненная стратегия моей матушки, которая, по сути, никогда ее не спасала. Мы с Натаном — приятели. Союзники. И лучше все оставить как есть. Он, похоже, тоже так считает, и именно поэтому в те редкие моменты, когда я пытаюсь что-нибудь разузнать о его прошлом, он меня в него не впускает. А однажды я даже набралась смелости и намекнула, что была бы не прочь побывать на его лодке и узнать, как ловят креветок. Но с этой стороной своей жизни он меня никогда не знакомил. Даже взглянуть на нее одним глазком мне не позволялось. И возможно, для этого есть причина.
Я отстраняюсь, сохраняя между нами безопасное расстояние.
Он опускает ладонь на скамейку между нами, потом придвигает ее поближе к себе, неуверенно кладет на колено, задумчиво барабанит по нему пальцами. На перила крыльца садится королек, а через мгновение улетает прочь.
Наконец Натан прочищает горло и говорит:
— Слушай, пока не забыл: хотел сказать тебе, что попросил своего адвоката отменить
Меня накрывает волной облегчения и благодарности:
— Спасибо тебе! Ты не представляешь, что это для меня значит! — это откровение сразу уводит меня от опасной темы. Мне нужен этот дом, а моим ученикам — проект «Подземка». Любые попытки построить с Натаном романтические отношения могут всему этому помешать.
Я сажусь вполоборота, подобрав под себя колено — так между нами оказывается еще больше пространства, — и мы заводим разговор о доме. Самая безопасная тема. Ничего личного. Наконец мы скатываемся в обсуждение погоды, подмечаем, какой сегодня приятный денек, а осень, дескать, уже не за горами. Но еще не пришла.
— Впрочем, завтра опять может подняться до девяноста пяти градусов, — шутит Натан. — Юг Луизианы, как-никак.
Мы сходимся на том, до чего же странно жить в местах, где время года меняется чуть ли не каждый день. Сейчас в Северной Каролине, откуда приехал Натан, горные склоны уже, наверное, полыхают янтарным и желтым, а сосны по-прежнему зелены. В Мэне, где мне в годы нашего кочевничества понравилось больше всего, в эту пору вовсю распродают урожай из фруктовых садов и катаются на грузовиках с сеном, а в штат валом валят туристы, желающие полюбоваться на клены, амбровые деревья и деревья гикори. По утрам небольшой мороз присыпает все кругом инеем, точно сахаром, а первый снег уже нет-нет да и появляется на погибающей траве, и в воздухе безошибочно угадывается запах приближающейся зимы.
— Вот уж не думала, что буду скучать по осени, а все же скучаю, — говорю я Натану. — Зато если вдруг начинаешь тосковать по зелени, то места лучше госвудских садов не найти, — продолжаю я и уже собираюсь было с восторгом описать ему старинные сорта плетистых роз, яркими каскадами украшающих ограду, высокие деревья, полуразрушенный остов бельведера, найденного мной только вчера, во время прогулки, как вдруг осекаюсь, поняв, к чему начинает клониться наша беседа.
От радушия Натана не остается и следа. Он тут же мрачнеет. Мне хочется извиниться, но я не могу — даже это способно усилить его давнюю тревогу относительно дома и его будущего.
Он устремляет взгляд — задумчивый и печальный — в сторону поместья. Я мысленно ругаю себя за свою оплошность.
— Пойду пожарю нам сыра и томатный суп приготовлю. А горячего шоколада не хочешь? Все-таки мы тут празднуем наступление ненастоящей осени! — Я сейчас точно футболист, пытающийся сделать эффектный пас, чтобы изменить ход игры в свою пользу. — Ты хочешь есть? Я вот просто умираю от голода!
Его внимание не сразу возвращается ко мне. Такое чувство, будто он хочет что-то сказать. Но потом тучи рассеиваются, и Натан с улыбкой отвечает:
— Проще заскочить в «Хрю-хрю и Ко-ко».
— Что ж, отличная идея! — одобряю я, тщетно пытаясь копировать луизианский выговор. — Тогда купи нам свинины, а я пока хоть в джинсы переоденусь.
И мы не без удовольствия возвращаемся к привычной вечерней рутине, поджидающей нас каждый четверг. После ужина мы отправимся прогуляться по кладбищу, чтобы растрясти съеденное, и будем вслух обсуждать древние захоронения и гадать, как прошли жизни тех, кто нашел здесь последнее пристанище. А может, пройдемся по кромке поля и полюбуемся закатом над рисовой плантацией — разумеется, держась подальше от лаза, ведущего в Госвуд-Гроув.