Голоса потерянных друзей

Уингейт Лиза

Надо бы выйти из машины и распахнуть ворота пошире, но вместо этого я вжимаю педаль газа и заезжаю внутрь. Слишком уж я взволнована и никак не могу отделаться от ощущения, что кто-нибудь непременно заявится сюда — и попытается помешать нам сделать то, ради чего мы приехали. Это могут быть дяди Натана, делегация из школьного совета, директор Певото со срочной миссией вернуть меня в строй, Редд Фонтэйн, снова отправившийся на патрулирование в своей полицейской машине. Этот город точно старая злая собака: погладишь ее против шерсти — и тут же растревожишь всех блох. Но если дать ей снова уснуть, она, так и быть, позволит мне остаться.

Мой телефон продолжает

трезвонить, а Фонтэйн так и не прекращает своих вылазок. Сегодня утром к кладбищу подкатил автомобиль «шевроле», из него вышли трое и принялись расхаживать среди могил, переговариваясь о чем-то, кивая и показывая на ограждения — в том числе и на то, которым обнесен мой дом и фруктовый сад за ним.

Не удивлюсь, если следом приедет бульдозер вместе с уведомлением о выселении. Вот только дом принадлежит Натану, а он заверил меня, что не собирается его продавать. Возможно ли, что земельная сделка уже дошла до такой стадии, что ее нельзя отменить? Как знать. В течение суток Натан пытался вылететь ко мне, несмотря на бесконечные отмены рейсов и закрытия аэропортов из-за мощного торнадо, охватившего центральные районы страны. В конце концов он арендовал машину и поехал на ней, а в пути не нашел свободной минутки, чтобы остановиться у телефонного автомата и сообщить мне последние новости.

Я выдыхаю с облегчением, когда вижу у дома его машину, маленькую синюю «Хонду», — по крайней мере, я предполагаю, что это и есть арендованная им машина. Проехав подальше, я паркую своего «Жука» за большим домом, чтобы со стороны дороги его не было видно. Идет уже третий день моего далеко не добровольного отпуска. Детям сказали, что я заболела. Я знаю об этом, потому что мне звонили Бабушка Ти, дамы из «Нового века» и Сардж, чтобы узнать, как я себя чувствую. Всем им пришлось разговаривать с автоответчиком, потому что сама я не знаю, что им сказать. Похоже, я действительно болею, только не телом, а душой.

Уж не знаю, что там за сведения раскопал Натан, но очень надеюсь, что с их помощью можно будет свернуть горы. Все, что нам сейчас нужно, — какое-нибудь чудо, которое поможет выиграть в последние секунды матча. Мои ученики заслуживают эту победу, заслуживают того, чтобы им воздалось за старания и находчивость.

— Ну что, вот мы и приехали, — говорю я «Жуку» и какое-то время продолжаю сидеть за рулем в знак полной солидарности. Мы с этой машинкой проделали огромный путь с тех пор, как покинули пустые коридоры факультета английской филологии. Я теперь совсем другой человек. Что бы там ни случилось дальше, этот опыт и это место изменили меня. Но я никак не могу поддерживать систему, которая внушает детям, что они пустое место и никогда ничего не добьются. Главным достижением в ней считается тот факт, что ребята весь день просидели за партами. Но они заслуживают тех же возможностей, которые давали мне наставники и друзья. Они имеют право знать, что жизнь, которую ты сам себе создаешь, может разительно отличаться от той, которая тебе уготована по рождению. Поэтому надо что-то придумать. Я так просто не сдамся! Трусы не добиваются великих побед. Трусы не выигрывают войн. «И пока ты не выйдешь из схватки, нельзя себя считать побежденной», — говорю я себе.

Натан крепко спит на водительском сиденье крошки «Хонды». На нем сегодня синие джинсы и синяя хлопчатобумажная рубашка — наряд, который я называю про себя «синим-синим». Волосы его растрепались, но лицо спокойно, как у человека, который уже со всем примирился. Хотя я знаю, что это не так. Ему тяжело здесь находиться. Последний раз, когда он

был в поместье, стал последним разом, когда он видел сестру живой. Но мы оба понимаем, что этот визит откладывать нельзя.

— Привет! — говорю я и пугаю его до такой степени, что он задевает локтем руль и машина протяжно сигналит. Я нервно потираю шею и оглядываюсь, но, кажется, нас никто не слышал.

— Привет, — в его кривой усмешке читается разочарование. — Извини, что так вышло, — говорит он, и меня потрясает осознание того, до чего же сильно я соскучилась по его голосу.

Он открывает дверцу и выбирается из крошечной машины, и тут я понимаю, как сильно скучала и по нему самому.

— Ты добрался, — говорю я, с трудом сдерживая эмоции — это сейчас необходимо. — Выглядишь уставшим.

— Путь домой занял больше времени, чем я рассчитывал, — говорит он и неожиданно заключает меня в объятия. Не дружеские, а настоящие — так обнимаешь того, о ком думал, пока был далеко.

Сначала этот порыв меня удивляет. Я никак не ожидала… хм… такого. Готовилась скорее к очередному нелепому и неловкому «танцу», который напоминают мне наши встречи. Друзья… или люди, которые хотят большего? Как знать наверняка? Но сейчас все совсем по-другому. Я тоже обнимаю его за талию и прижимаю к себе.

— Сложные были деньки, да? — шепотом спрашиваю я, а он опускает подбородок мне на макушку. Я слушаю, как стучит его сердце, ощущаю жар его тела. Взгляд застывает на переплетенных ветвях глицинии и лагерстремии, скрывающих за собой старинные постройки, когда-то украшавшие великолепные сады Госвуд-Гроува, а ныне хранящие тайны прошлого.

— Не у меня одного деньки были сложные, — наконец говорит Натан. — Нам надо зайти внутрь, — предлагает он, но выжидает еще минуту.

Мы медленно отстраняемся друг от друга, и совершенно непонятно, что делать дальше. Не знаю, как это все расценивать. Еще мгновение назад мы были точно единое существо. А сейчас, когда мы на расстоянии вытянутой руки, будто вернулись каждый в свою зону комфорта.

На крыльце Натан останавливается, поворачивается ко мне, расставив ноги пошире, точно готовясь поднять что-то тяжелое. Скрещивает руки на груди, склоняет набок голову и смотрит на меня, почти зажмурив один глаз.

— Кто мы друг другу?

Открыв рот, я пялюсь на него, пока с губ не срывается робкое:

— В… в каком… в каком смысле?

Мне очень страшно, и именно поэтому я не даю прямого ответа. Отношения требуют искренности, а это всегда риск. Закоренелая моя неуверенность твердит: «Ты — испорченный товар, Бенни Сильва. Такой, как Натан, никогда тебя не поймет. Он уже не сможет смотреть на тебя прежними глазами».

— А смысл тут может быть только один, — возражает он. — Я скучал по тебе, Бенни, и пообещал себе, что на этот раз точно подниму эту тему. Потому что… ну… тебя не так-то легко прочесть.

— Это меня-то? — Интересное заявление, учитывая, что Натан и сам огромная тайна, разгадку которой я собираю по кусочкам, точно пазл. — Меня?

Он пропускает ироничный подтекст мимо ушей.

— Так что же, Бенни Сильва… мы… друзья или… — фраза повисает в воздухе незавершенной, словно в какой-нибудь анкете, где вам предлагают закончить предложение самостоятельно. Такие задания делать куда сложнее, чем обычные тесты.

— Друзья… — я подыскиваю правильные слова, чтобы мой ответ звучал не слишком дерзко, но вместе с тем точно. — Которые шагают к чему-то большему… на своей скорости? Ну, надеюсь на это.