Голоса потерянных друзей
Шрифт:
В человеке, распластавшемся на матрасе, трудно узнать мистера Уильяма Госсетта. Он лежит на простынях, пропитавшихся потом и смятых в тугие комья в тех местах, где он хватался за них руками в отчаянной попытке выжать боль, как выжимают из вещей грязную воду во время стирки. Его глаза, некогда синие, как бусины, доставшиеся мне от бабушки, глубоко ввалились в глазницы, а кожа вокруг них приобрела землистый оттенок. Тот масса, которого я помню, совсем не похож на человека, лежащего передо мной на постели. Даже от громкого, зычного голоса, звавшего нас по именам, ничего не осталось — одни только слабые стоны.
Когда солдаты оставляют нас в длинном больничном
Человек, лежащий теперь в постели, любил праздники. Ему нравилось думать, будто мы счастливы и живем у него потому что хотим этого, а не потому, что нас вынудили, и что не нужна нам никакая свобода. Думаю, он без конца себя в этом убеждал, чтобы не чувствовать угрызений совести.
Со смешанными чувствами я отхожу на несколько шагов от кровати. Не знаю, что и думать. Кажется, я должна сказать себе: «Не твоя это забота, Ханни. Тебе от этого человека нужно только одно — разузнать, где лежит договор издольщиков, чтобы убедиться, что Тати, Джейсона и Джона никто не обманет. Масса и так уже немало крови тебе попортил на пару со своей женушкой».
Только эта стена долго не выстоит. Она выстроена на песке и проседает с каждым хриплым вздохом, от которого содрогается это худое, синевато-белое тело. Нет у меня того бетона, что мог бы укрепить стену между ним и мной. Порой смерть достается тяжело, и этого человека она изводит. Нога, простреленная в Мэйсоне, загноилась, пока он сидел в тюрьме. Доктор отнял ее, но яд уже попал в кровь.
Наверное, имя тому, что я сейчас чувствую, — сострадание. И такого же сострадания мне бы хотелось от других, когда я буду лежать на смертном одре.
Джуно-Джейн первой к нему прикасается.
— Папа! Папочка! — она падает рядом с ним, берет его за руку, прижимает ее к щеке. Ее худенькие плечи содрогаются. Она проделала такой огромный путь и держалась настоящим храбрецом, а теперь сломалась.
Мисси Лавиния со всей силы стискивает мою руку, но к отцу не приближается. Я глажу ее — точно так же, как и тогда, когда мы обе еще были маленькими.
— Ну же, подойди к нему. Он тебя не укусит. У него заражение крови, а еще в него пуля попала, только и всего. Ты точно не заболеешь. Посиди вон на том стуле. Подержи его за руку. Только не надо верещать, как тогда, в повозке, капризничать и плакать — словом, не шуми. Будь с ним добра, утешь его и приголубь. Посмотрим, может, он проснется и с ним можно будет немного поговорить.
Но мисси меня не слушает.
— Ну же, давай! — подталкиваю я ее. — Доктор говорит, если он и проснется, то совсем ненадолго. — Я усаживаю ее на стул, а сама стою рядом, согнувшись пополам, потому что она намертво вцепилась в мою руку и не желает отпускать. — А ну сядь как следует! — велю я и, сняв с мисси шляпу, кладу ее на полочку над кроватью. По всей комнате расставлены деревянные койки — их тут, наверное, с десяток у каждой стены, и все похожи
Я приглаживаю тонкие вьющиеся волосы мисси, убираю их за спину. Не хотелось бы, чтобы родной отец увидел ее в таком состоянии, если он, конечно, очнется. Жена доктора пришла в ужас, когда мы в наших мальчишеских костюмах заявили ей, что среди нас есть две дочери пострадавшего, которые его ищут. Она оказалась доброй женщиной и даже предложила мисси Лавинии и Джуно-Джейн вымыться и позаимствовать у нее приличные платья. Но Джуно-Джейн наотрез отказалась идти куда-либо, кроме отцовской палаты. Так что нам, видимо, еще какое-то время придется оставаться в мужской одежде.
— Папочка! — Джуно-Джейн плачет, трясется, как лист на ветру, молится на французском и крестится снова и снова. — Aide-nous, Dieu! Aide-nous, Dieu![3]
Он мечется, крутит головой на подушке, стонет, шевелит губами, потом замолкает и только натужно дышит, с каждой минутой уплывая от нас все дальше и дальше.
— Особых надежд не питайте, — снова предупреждает доктор, сидящий за столом у камина в дальнем углу комнаты.
Пока мы ехали вдоль реки, почтарь рассказал нам, как обстояло дело. Он постоянно ездит этой дорогой — в форт и городок Скабтаун, расположенный на другом берегу. Массу привезли сюда из мэйсонской тюрьмы, чтобы судить, а еще чтобы он рассказал все, что знает о человеке, продавшем ему армейскую лошадь, но до этого не дошло. Кто-то напал на них по пути. Они не успели спрятаться, и в одного из солдат попала пуля. Он погиб на месте, а массу вдобавок ко всему сильно ударили по голове. Когда его принесли в форт, он был едва живой. Штатный доктор занялся им в надежде, что сможет привести в чувство и узнать, кто на них напал. В форте решили, что масса знает этого человека. Им вполне мог оказаться тот самый конокрад, который торговал ворованными армейскими лошадями. Его очень хотели поймать, особенно теперь, когда он убил солдата.
Я могу им рассказать про ирландца, вот только чем это поможет? К тому же в Форт-Уэрте он уже угодил в руки к солдатам, а значит, на массу напал точно не он. Но даже если масса и знает имя своего обидчика, он его не назовет. Единственный человек, которого мистер Уильям Госсетт знает в этих краях, — тот, за кем он сюда приехал. Это его сын, который скрывается.
Но я молчу об этом — молчу весь день, и следующий, и еще один, хотя мне очень хочется рассказать им о Лайле, о том, как масса два года назад его, мальчишку всего шестнадцати лет от роду, выслал из Луизианы, чтобы спасти от обвинений в убийстве. И как Лайл поступил с техасской землей, которая по завещанию однажды должна была достаться Джуно-Джейн, как он продал то, что ему не принадлежит. Такой негодяй легко мог выстрелить даже в родного отца.
И все-таки я держу язык за зубами. Боюсь, что, если обо всем расскажу, нам не поздоровится. Я храню эту тайну, а дни всё идут. Масса завис меж жизнью и смертью. Супруга доктора присматривает за нами, достает нам приличную одежду, которой с нами делятся женщины форта. Мы же присматриваем за мистером Госсеттом и друг за другом.
А еще мы с Джуно-Джейн много времени проводим с Книгой пропавших друзей. Тут, в форте, квартирует несколько ка- валеристских полков, состоящих из цветных. Их еще называют «бизонами». Эти люди съехались сюда из самых разных уголков страны. Они много где бывали и нередко заезжали и на дикие территории. Мы спрашиваем, не знают ли они тех, кто уже есть в нашей книге, а потом выслушиваем их истории, записываем имена их близких и названия мест, откуда их угнали.