Голоса прошлого
Шрифт:
– Он думал о тебе, – сказала я. – Сожалел. Не до деталей, просто чувства. Вот... как– то так.
Хмельнёва кивнула.
– Ты любила его? – бестактный вопрос, но ответ "да" чётко покажет причину Алеськиного неразумия.
– Нет, – мотнула она головой. – Я просто была его женщиной. Недолго, но... Я понимаю, это обязывает...
– Геройствовать не по делу? – ввернула я.
– Да что он там понимает, Огнев твой!– взвилась Алеська, мгновенно сообразив, кто сподвиг меня на разговор. – Он же сам с Терры! А Терра давно забыла, что это за сволочи и кто они такие! Окраинный мир, планета–
– Ты бывала на Терре, нет? – осведомилась я. – А не бывала если, так молчи. Хорошее там болото... ледниковый период, со всеми прелестями. И ведь не уходят оттуда, хотя могли бы... живут.
Алеська прикусила губу. Задумалась, мучительно решая что– то для себя. Я почти видела, как перекатываются в её сознании тяжёлые шарики мыслей за и против: довериться, не довериться?
– Мы на днях прошли Землеройкино... – сказала она наконец.
Землеройкино – бывший областной центр, такой же, как и Обручи. Город не пострадал во время военных действий, но враг накрыл его семенами ползучей лианы– мравенеша. Это растение – биоинженерный конструкт одного из оллирейнских гениев. Оно бурно растёт, пожирая всё вокруг – пластик, металл, камень, а потом погибает, превращаясь в органический перегной. В самом деле, зачем сжигать захваченные города, ровнять их с землёй, тратить на них технику, время и средства, если их можно переработать на удобрения? А потом на получившемся жирном чернозёме вырастить что– нибудь своё.
За девять лет лиана превратила Землеройкино в зелёные холмы, в которых, впрочем, ещё можно было узнать контуры погибшего города.
– Вот... в ручье нашла... – Алеська сунула руку в карман, вынула оттуда линялый жёлто– зелёный мячик.
Мравенеш не любит открытую воду. Мячику повезло...
Вдоль и поперёк – голографические буквы, разноразмерные, кривые, их, как видно, писали от руки и очень торопились. "Ирка + Жорка = любовь", – подсказал мне голос Ванессы из инфосферы.
– За два года до, – Хмельнёва помолчала, потом продолжила. – Турнир по теннису... Обручи против Землеройкино, событие значимое. Полпланеты собралось... ну а моя старшая сестра, Ирэна, взяла и втрюхалась по уши в землеройкинского чемпиона. В соперника наших, ага. Я этого перенести не могла, и всё думала, как бы им отомстить. Сама ещё с мальчиками не гуляла и вообще считала этих задавак, выпендрюжников да бузотёров бесполезным народом. Вот перед игрой– то... взяла мячи испакостила... абсолютно все, чтобы заменить их невозможно было, во всяком случае сразу. Андрей с Танькой потом долго гнались за мной, чтобы убить и прикопать...
Я хорошо понимала, что Хмельнёва чувствовала. Она попала в места, где прошло её детство, где жили близкие и дорогие её сердцу люди, и что увидела? Запустение,заплывшую землёй тишину, густо заросшие лесной зеленью останки площадей и улиц. Кого угодно это вывело бы из себя. Кого угодно...
– Я их ненавижу, Энн!– Алеська сжала кулак с такой силой, что побелели пальцы. – Знала бы ты как. Аж тошнит, вот я их как ненавижу! Давить гадов...
– И много ты задавишь, если получишь заряд промеж глаз? – сочувственно спросила я. – Алеська, не глупи. Ладно, на себя тебе плевать. На сослуживцев, которых подставляешь своими выходками,
– Он не старый ещё, – безразлично сказала она. – Женится, новых дочерей заведёт. С сыновьями.
Всегда поражало, с какой лёгкостью иные люди бросаются тем, дороже чего во Вселенной нет: родством кровным. Повздорила она с отцом, могу понять. Может, он потребовал от единственной выжившей дочери, чтобы та перестала собой рисковать, уволилась из армии и осталась на Вране; вполне мог потребовать, и был бы в своём праве. Алеська могла с ним не согласиться, под её характер – с воплями и бешенством. Случился скандал, понятное дело. Но чтобы до такой степени...
Врезать бы ей в лоб, дуре. Но я сдержала проснувшуюся было ярость. И тихо сказала:
– А у меня нет отца. И матери. Надежд на кровных братишек с сестричками даже в теории, сама понимаешь, никаких...
Что я полжизни отдала бы вместе с паранормой впридачу, лишь бы они со мной сейчас были, отец и мать, подразумевалось само собой и объяснений не требовало.
У Алеськи дрогнуло лицо. А я увидела, как плывёт, подаётся в стороны слепящий туман, застилавший её будущее. Может быть, всё ещё обойдётся, и Хмельнёва не погибнет в бою? Хорошо бы, если так. Хорошо бы.
На мой браском пришёл – от Огнева. Прибыть к седьмому ангару...
– Я пошла, вызывают, – сказала я Алеське. – А ты ещё раз обо всём подумай. Надеюсь на правильные выводы в итоге...
Она обещала.
***
Капитан Огнев дожидался меня в распределительном накопителе перед седьмым ангаром. При нём – вот это новость!– оказалась девчонка Софрау. Очень мне обрадовалась, прямо засветилась вся. Ну что ж, война для неё окончилась...
– Забирают? – спросила я у капитана.
– Да, – кивнул он. – Сейчас вызовут. Она, – кивнул на Софрау, – очень просила встречи с тобой.
– Спасибо...
– Говори, – сказал Огнев девочке на языке жестов. – Я не буду мешать.
Она сложила руки домиком: благодарность, пожелание добра. Огнев кивнул, отошёл в сторону и повернулся к нам спиной. Вот уж удивил так удивил!
– Игорь Валентинович, откуда вы знаете...
– Я из верхоянских, – пояснил капитан, не оборачиваясь. – Там у нас Коннор– Тойвальшены живут, по побережью. Они такие же ольры, только наши...
– Наши? – изумилась я ещё больше.
– Историю Старой Терры восприми на досуге, – посоветовал Огнев. – Кто была первая жена Манфреда Коннора?
– Кого, простите?
– Темнота ты беззвёздная, Ламберт, – с великой жалостью бросил через плечо капитан, – позорище. Манфред Деннис Коннор. Второй президент Земной Федерации же!
– Ну, извините...
Что я могла сказать? Что общую историю проходят на начальных кругах обучения, а я в это милое время работала в Соппатском исследовательском центре биоматериалом для экспериментов Шаттирема Шокквалема? А потом мне было не до истории: я училась трудной и увлекательной профессии, которую считала самым главным в мире делом. И не моя вина, что я сейчас вкалываю не по специальности!