Голоса прошлого
Шрифт:
Андрей провел ладонью по моей спине, отмечая теплом старые шрамы.
– Бедная Энн, – сказал он. – Вся полосатая…
– И в крапинку, – отозвалась я. – Полосатая в крапинку.
– Женщине на войне не место, – заявил он.
– Где– то я это уже слышала, – отозвалась я. – Бабы в десанте, всех оптом на гражданский транспортник и в тыл, крестиком вышивать.
– Конечно! Мы – добываем мамонта, вы – его жарите.
– Что есть мамонт? – поинтересовалась я.
– Гора мяса!
– А. Гора мяса – это хорошо…
Женщины– пирокинетики не служат. За редким
– Ну, а всё– таки. Почему же ты пошла на войну? Не хочешь, не отвечай, – быстро поправился он, заметив мою реакцию.
– Враги сожгли родную хату, – бледно улыбаясь, объяснила я.
– Что?
– Это нас, салажат, родной командир на первом круге поделила так на три категории: «враги сожгли родную хату», «дурная наследственность» и «пришла за парнями». Мстители, дети военных и… хм.
– Я понял. Сожгли…
– Да!– я резко села, отбросила назад волосы. – Два раза. Соппат и Менлиссари, ты же читал моё дело, там всё сказано. Ладно, дело прошлое, я уже столько их убила за это… Но двоих гадов вы здесь укрываете! Допустим, дочери Шаттирема ак– лидана я прощаю. За центр реабилитации и воспитания целителей, за сотрудничество с нашими учёными и врачами. Вот ей – прощаю, заслужила. А муж её… – я сжала кулак.
По комнате прошёлся ветер, жалобно дрогнуло и зазвенело в окнах. Андрей обнял меня, как ребёнка, и его сила мягко обволокла мою, сглаживая, сводя на нет выплески возмущений. Я уткнулась ему в грудь и процедила сквозь зубы:
– Убью гада. Встречу – убью!
Андрей не стал спорить, разубеждать, давить на совесть. Он просто обнимал меня, крепко, а я поплыла в его руках: плеснуло в душу детством, тем особым чувством безопасности, какое возникало у меня в руках приёмной матери, таммеотки Толлуой Санпорой. Хочу сказать, когда вот так тебя держат, кажется, никакое зло не коснётся, ему не позволят коснуться, и паранорма спит, не предвидя опасности. Забытое чувство. Я– то думала, что больше никогда в жизни не стану прикасаться сама и не вспомню, каково это, принадлежать мужчине. Тому, кого выбрала сама.
Глупая была. Глупая…
***
Нет ничего трогательнее, чем спящий мужчина. Особенно если этот мужчина – солдат– пирокинетик, и он доверился тебе настолько, что уснул в твоём присутствии.
Я осторожно, чтобы не потревожить, села. Провела ладонями над расслабленным телом…. Врач– целитель не вправе рисковать собой, ввязываясь в затратные по силе коррекции. Но я не работала в госпитале. Меня никто не контролировал. Некому было выписать живительных люлей за превышение должностных обязанностей.
Живи, Андрей Жаров! Тебе сорок три сейчас, ты – на пике формы, а через десять– пятнадцать лет шагнёшь в старость, и стремительное угасание подведёт
Он не проснулся. Я тихонько смотала волосы, оделась и выскользнула за дверь. Постояла в коридоре, прислонившись к стене. Слегка потряхивало, как всегда после паранормального воздействия. Кофе бы сейчас. Того самого мерзкого пойла со стимулятором. Только кто его мне, гражданину другого галактического государства, здесь даст...
Ночь встретила холодом, задувающим с моря ветром, терпкими запахами осенних цветов, настоянными на крепкой морской соли. Судя по погодной сводке, спустя каких– то десять дней после награждения победителей регаты упадут холода, и пойдёт снег… В это не верилось совершенно, но вряд ли метеослужба врала, зачем ей врать.
Я прошлась по набережной. Глубокая ночь, никого вокруг. Тишина… Фонари роняли синий и оранжевый свет на волнующееся море. Где– то там, за линией горизонта, мерцающей в свете близких звёзд, ночевали добравшиеся до первой остановки в пути парусники регаты. Время и место утреннего старта зависело от результата, с каким яхты прошли первую дистанцию…
Холодало. Изо рта начал вырываться парок. Стало смешно: вспомнилось детство, как мы воображали себя огнедышащими драконами… и как я учила тому собственного сына, там, на Планете Забвения, а он не понимал, о чём я толкую. Он многого не понимал, мой первенец, а я мало чем могла помочь ему, потому что, будь оно всё проклято, не было на той проклятой планете детских врачей… Вообще врачей не было, кроме меня, а я сама не справлялась. Надо было не в десант идти, а продолжать учёбу. Но тогда я не оказалась бы на Планете Забвения и не родила бы этого ребёнка и не… цепочка этих «не» была бесконечна.
Вот так один– единственный импульсивный поступок, одно– единственное горячее решение намертво цементируют будущее. А не вернёшься теперь назад, не отменишь. Сиди и вкушай плоды, так сказать.
Холод пронял наконец до самых костей. Я выругалась и побрела к глайдерной стоянке. Найдётся же там хотя бы один свободный?
Свободный нашёлся, и не один.
По дороге меня накрыло первой волной слабости и головной боли; я провалилась в сон, как в колодец.
***
День прошёл скучно. Я валялась, не в силах поднять свою тушку хотя бы на кухню, согреть себе кофе. Ложный приступ кранадинской алой лихорадки, как он есть. Мне предлагали вакцину, но я агрессивно отказалась: не поверила, что мне желают добра. А кто бы на моём месте поверил бы? Устойчивая аллергия на оллирейнских медиков у меня не на пустом месте возникла. Ну, и получила болезнь в диком виде.
Местные на Кранадаине с детства привиты плюс имеют выработанный поколениями иммунитет. А мне теперь всю жизнь кушать последствия и пить препараты. Стоит только перенапрячься, перед этим предварительно пропустив приём очередной «витаминки»… Но я не жалела. Я бы всё равно прожила тот день и эту ночь именно так, как прожила.