Голова быка
Шрифт:
Атмосфера в отделе тоже была близка к лакедемонийской. Вынужденный ждать на стуле для посетителей, пока его пустят к комиссару, Эйзенхарт попробовал переброситься парой слов с коллегами, но был вынужден отступить. Из столов сейчас была занята треть, за ними молча корпели сержанты. Сосредоточенное молчание прерывалось, лишь когда в зале появлялись телеграфисты (на секунду Виктор даже позавидовал: они могли позволить держать в штате собственных телеграфистов! В их отделе порой приходилось платить за марки из собственного кармана) с новыми сообщениями. На посетителя из соседнего отделения
— Вы опоздали, — не отрываясь от бумаг, сообщил ему Конрад, когда секретарь наконец пригласил Эйзенхарта к нему в кабинет. — Совещание уже закончилось.
— Я бы непременно пришел вовремя, если бы мне сообщили, когда оно состоится, — нахмурился Эйзенхарт. — Послушайте, я к вам по делу. У меня появилась идея…
Он пересказал комиссару озвученную эту ночью теорию — безумную и фантастическую, на его взгляд, — но удивить его не смог.
— Долго же до вас доходило, — комиссар иронически изогнул бровь. — Сами додумались, или кто подсказал?
— Сам, — не моргнув глазом соврал Эйзенхарт. — Так вы об этом знали?
— Разумеется, и уже давно.
Виктор почувствовал, как в груди нарастало возмущение.
— Послушайте, мы не можем работать вместе, если вы не раскрываете информацию.
— Детектив Эйзенхарт, — комиссар отвернулся к окну, холодное зимнее солнце осветило орлиный профиль. — Позвольте мне напомнить, что первым информацию скрыли вы. Да, мне известно о нападении на вашего родственника. И о двух трупах, лежащих — или, точнее, лежавших — в морге, о которых вы забыли мне сообщить. Не перебивайте, — он предупреждающе поднял руку, — и не пытайтесь оправдаться. Ваше поведение прошлой ночью было непрофессиональным и недопустимым. Я не буду подавать на вас рапорт, учитывая занимаемую вашим отцом должность, это все равно было бы бесполезно, но с сегодняшнего дня я отстраняю вас от расследования.
— Вы не имеете на это права, — возразил Эйзенхарт.
— Не имею. Протокол требует, чтобы в подобных делах был задействован представитель убойного раздела, в данном случае, вы, как полицейский, обнаруживший труп Хевеля. И вы будете задействованы. Номинально. Мы сообщим вам, когда найдем убийцу.
Эйзенхарт не удержался и спросил.
— А если я найду его первым?
— Я не могу запретить вам заниматься этим делом, — комиссар смерил его тяжелым взглядом, — но я могу настоятельно посоветовать вам не переходить мне дорогу. Это было бы в ваших интересах. К тому же, подумайте сами, каковы шансы у вас в одиночку найти его убийцу, без информации и связей, имеющихся у моего отдела?
"Вы удивитесь" — хмыкнул про себя Эйзенхарт, но не стал ничего отвечать.
— Займитесь своими делами, — продолжил Конрад. — У вас ведь наверняка должны быть и другие расследования. Не тратьте свое время на Хевеля.
В кабинет постучали, и один из виденных Эйзенхартом ранее телеграфистов поспешил передать сообщение.
— Это все, с чем вы пришли? — спросил комиссар, стремительно теряя интерес к Эйзенхарту.
— Так точно, сэр.
— В таком случае свободны, — Конрад взмахнул рукой, указывая на выход. — Да, детектив! До моих людей
— Так точно, сэр, — сквозь зубы согласился Эйзенхарт.
Отправив с телеграфа сообщение и завернув по дороге в кафе на ранний завтрак, Виктор вернулся в отдел. На столе лежали папки с нераскрытыми делами — к ним он собирался вернуться, но дело Хевеля было приоритетом. Не было никаких сомнений в том, что Быки, однажды решившие отобрать бумаги у Альтманна (да как будто они вообще могли к нему попасть!), вернутся за ними. И его долгом было не позволить им при этом навредить родственнику… или, наоборот, не позволить добряку доктору убить их. Эйзенхарт хмыкнул, вспомнив залитую свинцом трость, обломки которой лежали в шкафу с вещественными доказательствами. Да уж, это еще вопрос, кого здесь требовалось защищать.
Бессонная ночь (и не одна: если бы Эйзенхарта попросили, он постарался бы вспомнить, когда в последний раз спал, но сомневался, что ему удалось бы) сказалась на его состоянии, и Эйзенхарт не заметил, как заснул, расположившись щекой на отчете о вскрытии Хевеля. На несколько часов шум в общей комнате, падающие из-за жалюзи солнечные лучи и разыскиваемые преступники перестали для него существовать. Разбудил его запах кофе.
— Я получил ваше сообщение, сэр, — сообщил Брэмли, втискиваясь в кабинет с чайным подносом и зажатым подмышкой шлемом. — Что произошло?
Виктор неприязненно посмотрел на сержанта. Тщательно выглаженная форма, прямой пробор на густо намазанных бриллиантином волосах, свежее, чисто выбритое лицо и энтузиазм во взоре. Полная противоположность самому Эйзенхарту, который в этот момент испытывал только одно желание: умереть и на том свете как следует отоспаться.
— Конрад отстранил нас от дела, — поведал ему Эйзенхарт, с рассеянным видом отхлебывая из чашки. — Сказал, чтоб, если мы хотим заниматься этим расследованием, занимались им сами.
Зная своего начальника, Брэмли сразу понял, что скрывается за его словами, и осторожно поинтересовался:
— И что же мы будем делать, сэр?
Эйзенхарт поморщился.
— Да прекращай ты уже с этим "сэр"! — попросил он. — Мы будем работать. Искать убийцу так, как это делают в у нас седьмом отделе.
— Как же?
— Ну, для начала заглянем в морг. Пройдемся еще раз по последнему дню Хевеля. Проверим, не связывался ли он с кем-то в тот день — я возьму на себя телефонисток, а ты пройдешься по почтамтам.
— Почему не наоборот? — приуныл сержант.
— Потому что ты вызываешь у почтовых работниц материнский инстинкт и непреодолимое желание закормить плюшками. К тому же, — ухмыльнулся Эйзенхарт, — телефонистки моложе и симпатичнее.
— А потом?
— А потом мы проделаем это еще раз. И еще раз. И еще, пока что-нибудь не обнаружим.
Следующие дни прошли настолько спокойно, что я решил, будто нападение останется единственным инцидентом, прервавшим размеренный темп моей жизни в Гетценбурге.