Голова дракона
Шрифт:
«— Что ты делаешь, Катя? — стонет Ксения Львовна и даже подпрыгивает от волнения. — Пешком в такую даль! На этих проклятых палках. Ты же умрешь по дороге, Екатерина!»
В этой реплике мне поначалу слышатся знакомые мотивы. Типичная «старорежимная» старушка, окопавшаяся в одной из коммунальных квартир старой Москвы. Сейчас она будет остервенело терзать дочь-спортсменку и кончит тем, что проклянет ее или станет искать управы на строптивую дочь в Малом Совнаркоме. Но ничего подобного не случается.
По мере того как Катя успешно преодолевает заснеженные просторы Подмосковья, тверские равнины и Валдайскую возвышенность, извещая об этом Ксению Львовну открытками, настроение последней меняется.
«— Катю? Кати нет дома. Она ушла в Ленинград. Что значит — как ушла? Очень просто: как все люди в Ленинград ходят. На лыжах, конечно».
Нет, Ксения Львовна явно не из «Вороньей слободки»!
Прошло больше пятидесяти лет с того времени, когда в юмористическом журнале «Чудак» появился первый рассказ писателя и сорок пять лет со дня выхода в свет первой его книжки. Потом было всякое. Он написал пьесу «Павел Греков» (совместно с Б. Войтеховым) и комедии «Звезда первой величины», «Большие хлопоты», «Ты — это я!», перевел на русский язык рассказы Остапа Вишни, Дмитрия Гулиа, Васила Цонева, Мирсая Амира и других. Он писал и пишет киносценарии, выступает как рецензент. Идут в театрах его спектакли, на эстраде исполняются многочисленные сценки, скетчи и шутки. Вслед за радио он «освоил» новый синтетический и необычайно массовый вид искусства — телевидение. И все же…
Да, все же не сцена, не кино, не телевидение принесли ему известность и любовь читателя. Трибуной, на которой во всю ширь развернулся талант писателя, явились журнальные страницы. И не случайно читатель каждый раз с интересом раскрывает «Крокодил», «Огонек», «Неделю» или «Литературную Россию» в надежде найти там новый юмористический рассказ Леонида Ленча.
Ленч — блестящий рассказчик. Он принадлежит к, увы, немногочисленной плеяде литераторов, обладающих умением сказать и выразить многое малыми средствами. В короткую по объему новеллу писатель ухитряется втиснуть очень многие компоненты: значительную тему, забавный сюжет, остроумные диалоги, беглые, но очень точные психологические характеристики героев. Как же эти, выдержанные в лучших чеховских традициях, рассказы выгодно отличаются от скороспелых эссе иных модных писателей, в творениях которых ничего, собственно, не происходит и ни о чем, в сущности, не говорится!
Есть у рассказов Леонида Сергеевича Ленча одна особенность. Их интересно слушать по радио или с эстрады, интересно смотреть инсценировку этих рассказов в театре или на телевидении, но гораздо приятнее их… читать. Да, есть такие собеседники, с которыми не хочется говорить на людях: истинное наслаждение от беседы с ними получаешь, лишь оказавшись с глазу на глаз. Таковы рассказы Ленча. Когда их читаешь, то перед тобой открываются такие детали и черточки, которые заставляют и внутренне улыбнуться, и взгрустнуть, и призадуматься. Прелесть их в богатой оснастке, щедрой инструментовке, если эти термины уместны в применении к литературному произведению.
Когда говорят и пишут о Леониде Сергеевиче Ленче, то обычно употребляют такие выражения и термины, как «добрый юмор», «теплая улыбка», «положительные эмоции» и тому подобное.
Возможно, в такого рода оценках и содержится доля правды. Но я просто не знаю писателей, сатириков или юмористов, которые были бы добрыми или, наоборот, злыми.
Кто может сказать: Марк Твен — добр? Или Бернард Шоу — зол? Доброта, как и злость, иначе говоря, злая ирония, гневный сарказм, присущи любому писателю, работающему в жанре сатиры и юмора. Таков и Ленч. Во многих своих рассказах он по-настоящему саркастичен и в осуждении человеческих пороков тверд и бескомпромиссен.
Возьмем рассказ «Вот люди!».
Во дворе старого, ветхого дома, у большой кучи неубранного
Как это часто бывает, разговаривают они о самодельных крепких напитках. Например, о коньячке из денатурированного спирта или там бражке. Приятели якобы осуждают тех, кто «химичит» втихомолку, а на самом деле говорят об их успехах чуть ли не с завистью.
«Дворник дядя Паша бросил одну лопату снега на кучу и сказал:
— А тут одна старушка… недалеко от деверя моего проживает… бражку варит. Ну и бражка!
— Крепка?
— Что крепка — это, брат, еще не фокус. Она того добилась, старая ведьма, что бражка у нее в самую мозгу бьет, и скорострелкой! Недавно свадьбу гуляли — где деверь живет. Всей квартирой гуляли. И старушка эту свадьбу обеспечила своей бражкой… Ну, было дело под Полтавой!..
Дядя Паша покачал головой и даже зажмурился от удовольствия, вспоминая «дело под Полтавой», участником которого он, надо полагать, был сам.
— А что было-то под Полтавой? — нетерпеливо спросил столяр.
— Через полчаса уже вся квартира дралась! Даже дети! Как сумасшедшие все стали. Все в квартире перебили начисто, на двор выкатились всей свадьбой и там дрались! Жениху не то ухо, не то нос, не то еще что-то откусили в драке.
— Закусили, значит? Вместо стюдня!
— Ага! Пять милиционеров приходили разнимать. Трем гостям по пятнадцать суток дали. Вот это бражка так бражка!..
Столяр покачал головой и сказал с той же иронической ухмылкой:
— Вот люди! Травят народ безо всякой совести!
— Паразиты! — подтвердил дворник дядя Паша. — К ногтю их всех надо!..
Они постояли еще, поговорили. Потом Постромкин попрощался с дворником за руку и уже пошел было к воротам, но вернулся и, смущенно потоптавшись на месте, попросил:
— Слушай, друг… У меня тут семейное торжество намечается… у дочери предстоит деторождение… Ты бы свел меня к этой старушке, а? Заранее бы заказ сделать на бражку!»
Вот подлинная сатира! — хочется сказать после прочтения этого рассказа.
Более полувека трудится Леонид Сергеевич в трудном и любимом читателем жанре литературы.
Хочется пожелать ему новых успехов, новых творческих достижений.
ВЫСОКОЕ ПРИЗВАНИЕ
В этом коротком очерке мне хочется рассказать о дорогом мне человеке, его высоком призвании в жизни. И о том, как шел он к этому призванию долго и упорно, пока достиг намеченной цели.
Ранней весной 1925 года, когда в Средней Азии уже зацветал урюк, а подмосковные деревеньки еще были заметены глубокими сугробами и звонкая капель падала с крыш лишь в солнечный полдень, из Ташкента в Москву отправился неторопливый пассажирский поезд. Он бежал не спеша по рельсам, протяжно гудел на переездах и подолгу замирал на станциях. Эта неторопливая езда, казалось, вполне устраивает привыкших к дорожному томлению всех обитателей густонаселенных вагонов. Всех, кроме одного.
Этим нетерпеливым пассажиром, то и дело выглядывавшим в окно и выбегающим в тамбур, чтобы узнать, скоро ли Москва, был 17-летний смугловатый паренек в тюбетейке, полотняной рубашке, брюках и обутый в порядочно стоптанные сандалии. Проводник заметил его метания и добродушно сказал:
— Чего ты суетишься, паренек? Москвы мы все равно не минуем, только не скоро она еще будет. Ты лучше подумай, чем встретит тебя белокаменная. Не иначе как снежком и крепким морозцем.
Проводник оказался провидцем — в столице еще господствовала зима. И потому паренек явился в ЦК комсомола (а это и была цель его путешествия) в довольно странном наряде: уши замотаны футболкой, а на ногах обертки из старых газет.
— Я из Ташкента, — представился он.
— Вижу, вижу, что не из Заполярья, — рассмеялся сотрудник цекамола. — Ну, здравствуй!