Голова дракона

Семёнов Мануил Григорьевич

Между прочим, не покажется ли вам сомнительным ставить рост и становление научного таланта в зависимость от тех или иных географических условий? Но разве поймешь ученых мужей? Говорят, все они немного со странностями…

Кстати, и на родной почве Подвижник прижился не сразу. Ведь это только в сказке можно сказать, что молодого человека, ничем не проявившего себя и отчисленного из аспирантуры в Ленинграде, с распростертыми объятиями ждали в Баку. Нет, в жизни такого не бывает. И если бы не Покровитель… Да, кандидат биологических наук, специалист по мышевидным грызунам, покровительственно отнесся к Подвижнику, зачислил его аспирантом в свою

лабораторию, поручил тему безоарового козла, а научное руководство по этой теме возложил на себя.

Правда, слегка смущает солидная дистанция, которая отделяет мышевидных грызунов от с копытных животных. Но ведь в науке еще так много таинственного…

Да, как мы уже сказали, Подвижник прочными узами связал свою научную карьеру с судьбой безоарового козла. Он вырос, вжился в тему и даже время от времени помещает статейки в специальных вестниках. А когда идет он по коридору научного института, то молоденькие лаборантки, глядя ему вслед, восхищенно шепчутся:

— Вон, вон, видишь, идет. Знаешь, чем он занимается?

— Чем?

— Безоаровым козлом.

— Это который там? — и девушка тычет пальцем куда-то в небо.

И все это, конечно, приятно. Хотя сомнения гложут. Например, такого рода. Безоаровый козел глубоко и всесторонне исследован в трудах С. К. Даля, Н. К. Верещагина и многих других. Недавно диссертацию, посвященную этому животному, защитил К. М. Гаспарян. Смущает не только то, что бородатый обитатель Кавказских гор даже при его довольно рассеянном образе жизни вряд ли прибавил какие-то новые черты, достойные изучения. Смущает и другое. В институте долгое время работал зоолог, оставивший после себя рукопись, посвященную безоаровому козлу, и ценную коллекцию. Так вот, это научное наследие покойного ученого непостижимым образом оказалось в распоряжении Покровителя, а содержащиеся в нем многолетние наблюдения и выводы стали перекочевывать в статейки и диссертацию Подвижника.

Однако настало время поближе познакомиться с диссертантом. Мы попросили будущего кандидата рассказать, часто ли он как биолог бывает на природе.

— Каждое лето мы выезжаем на полевые работы.

— И поднимаетесь в горы?

— Нет.

— Ага, значит, тогда козлы спускаются вниз?

— Не спускаются.

— А как же вы общаетесь с ними?

— Помогают охотники. Они убивают безоаровых козлов в горах и потом приносят их к нам вниз. За каждого козла институт платит охотнику двадцать пять рублей.

Может быть, вас, дорогой читатель, немножко покоробит такая рыночная постановка добывания научного материала. По вашему разумению, молодому претенденту на научные лавры полезно было бы самому карабкаться в горы и часами лежать на снегу или голой скале, с биноклем в руках наблюдая интересующий природный объект.

Да, с этим делом, прямо скажем, в институте пока слабовато. Там я познакомился еще с одним ученым мужем — старшим научным сотрудником, кандидатом биологических наук, автором ряда работ в области зоологии позвоночных животных. Он в отличие от многих коллег не замыкается в узких рамках своей специальности, а живо интересуется тем, что делается и в соседних лабораториях. Так, он сообщил мне, что Покровитель, кроме приобретения ценного исследователя безоаровых козлов, сделал еще важное научное открытие: как можно устроить ближайших родственников за счет щедрот все той же природы. Он потребовал у высших научных инстанций несколько дополнительных штатных единиц якобы для выяснения запасов ядовитых змей в Азербайджане

и, получив таковые, в первую очередь устроил своего сына-аспиранта. Совсем по другой специальности. Ядовитые змеи, конечно, об этом ничего не узнали.

На встречу со мной старший научный сотрудник принес объемистую папку и предложил ознакомиться с ее содержанием. Со страхом я полистал рукопись — в ней было не меньше пятидесяти печатных листов. Но оказалось, что ничего научного в ней нет. В папке визитер собрал в копиях заявления, которые он писал и пишет во все республиканские и союзные инстанции.

Когда я хотел посочувствовать ученому, он отмахнулся. И сказал, что написал бы больше, но завхоз института, подстрекаемый врагами, в его отсутствие зашел в лабораторию, забрал пишущую машинку и запер ее в сейф. Теперь старший научный сотрудник работает только дома, а раньше писал свои заявления и на службе.

Я попытался заинтересовать собеседника судьбой безоарового козла, ведь бедствует он! По одним сведениям, в местах основного обитания осталось около 500 этих животных, по другим — и того меньше. Ждут не дождутся, бедняги, когда по рекомендации ученых будут наконец приняты действенные меры к их охране. Но тема не получила развития.

— При чем тут какие-то козлы, когда у нас в институте творятся подобные безобразия! — воскликнул автор бесчисленных жалоб, заявлений и копий с них.

И он торопливо стал говорить, что по его сигналам создана комиссия из авторитетных ученых института, но она пришла к неавторитетным выводам, теперь ему грозят взысканием, но он добьется, что более авторитетные органы…

Здесь я, как говорится, отключился от собеседника. И подумал, что, вероятно, иных сотрудников института давно уже перестала интересовать судьба всех этих безоаровых козлов, енотов-полоскунов, красных лисиц… И по-настоящему их волнуют лишь собственная судьба, взаимоотношения с коллегами и начальством, удачи и промахи на тернистом пути к заветной карьере. Хотя, в сущности говоря, институт существует лишь в силу того, что пока еще сохраняется животный мир этой республики…

О природа! О люди!

КРИЗИС ЖАНРА

Фабрика переживала тяжелые дни. Прежде настежь открытые фабричные ворота теперь стояли наглухо затворенные. Нахальная ворона взгромоздилась на верхушку въездной арки, явно готовясь осквернить замечательную, расписанную лазурью и золотом вывеску:

«Управление бытового обслуживания населения. Фабрика «Песня». Производство на давальческом сырье».

Фабрика испытывала упадок покупательского спроса. Складские помещения ломились под тяжестью нереализованной продукции. Она заняла все проходы и проезды, межэтажные площадки, подвалы и подполы, а также пустовавшие прежде помещения красных уголков и лекционных комнат.

Обслуживающий персонал впал в пауперизм. О прежних временах с их обильными премиальными и увесистой прогрессивкой вспоминали как о золотом веке. Опечаленный фабричный люд бродил из конца в конец по производственной территории, не замечая, что топчет собственную продукцию. В том числе пластинку-шлягер 19. . . года «Венчальную-величальную» со знаменитым, прогремевшим на всю периферию припевом:

И не ох! И не ах! Нынче числюсь в женихах. Ну, а завтра — ой, ой! Повенчаюсь со звездой!