Голова Олоферна
Шрифт:
– На хер все вышли быстро!!! Шевелим мудями, господа хорошие!!!
– Ладно, ладно, не стоит так нервничать, пошли мы, премного благодарны за теплый прием, сельдь была великолепна… Всего доброго! – совершенно внешне не обижаясь, заторопились те.
Старикан Блэк аккуратно разлил в пластмассовые стаканчики водку и, не дожидаясь остальных, одним махом проглотил свою порцию. Лысый и Успенский переглянулись и отставили пойло.
– Блэк, расскажи ему, что ты видел в ту ночь, когда замочили Пучка, – предложил Петров.
Ничуть не удивляясь его словам, Блэк щедро налил себе еще, выпил, и вполне приветливо повел свой оплаченный рассказ:
– Я сразу, как увидел этого торопившегося
– Это с чего? – не выдержал Успенский.
Блэк в упор посмотрел на Сергея Юрьевича, неожиданно захохотал и, резко оборвав смех, произнес:
– Рожа! Рожа у него было какая-то невменяемая, словно обкуренная или еще под каким ширевом! И перекошенная… Не дай боже еще раз увидеть.
Блэк помолчал, погрузившись, казалось, в некие давние воспоминания, затем чему-то хитро улыбнулся, закурил и продолжил еще более спокойным тоном:
– Было время, я крепко закладывал, можно сказать, по-черному синячил… Это-то меня потом и сгубило. Почему-отчего, брехать не стану, суть не в этом, но вот случилось со мной однажды, попал я в дурку, надолго загремел, месяца на четыре. Так вот, там таких шизиков, как тот, кем вы интересуетесь, до едрени фени… Кто, как говорится, «белочку словил», кто от ихней гребаной терапии крышу сбросил, а кто сам по себе с рождения такой, но их, последних, обычно не густо набиралось. Оно и правильно, может. Чего их, юродивых, таблетками зря пичкать? Вот я и говорю, значит, понасмотрелся я… Глаза стеклянные, почти не моргают, ходят как зомби, никого не замечают. Хавчик тоже им побоку… Этот, видать, такой же был, только шибко прыткий…
– Так ты его разглядел, значит? – спросил Петров. – Узнать смог бы?
– Да не перебивай ты, мать твою! – занервничал Блэк. – Я сам все, что надо, скажу. Так вот, че я там балакал-то?! А, да… Прыткий, зараза, был. Он так, видать, спешил, что ничего вокруг себя не видел, ну, и меня в том числе. Он даже, кажется, задел меня маленько… А узнать? Не знаю даже. Я сам тогда хорошо накушался. Кабы он при новой встрече-то такой же нарисовался пришибленный, как и в ту ночь, узнал бы, клянусь! А если так, в толпе, не знаю, вряд ли…
– Ну, хоть какой из себя? – подал голос Успенский. – Здоровый, маленький, худой, косой, кривой, лысый?
– Неее! Не лысый! Точно, не лысый! – засмеялся Блэк. – Он даже, напротив, очень даже волосатый, седоватый маленько. А вообще, обычный, ничего особенного, как Санек, как ты… В сером плаще, и рожа… Да, рожа была хороша, не дай бог еще раз встретиться…
– А вы наткнулись на него, когда он обратно шел или туда? – спросил Успенский.
– Туда! Дождь ведь был. Я стоял у ихнего подъезда, прятался от дождя, значит, а он торопился, шизик… Сколько он там пробыл, не знаю, я к себе пошел, то бишь вот сюда. Дождик притих, я и потопал. А потом, господа-товарищи, откуда мне было знать его планы? У него свои, у меня свои! Одно заявляю безапелляционно, это я уж точно решил: он, сука, их замочил и никто другой.
– Ну и что ты думаешь обо всем этом? – на обратном пути горделиво спросил Петров.
– Думаю, услышанное нужно взять на заметку, но особенно доверять не следует.
– Понятно, – немного опечалившись, протянул Лысый. – А я-то надеялся хоть как-то помочь. Ну, что ж, теперь с меня трехзвездочный, да?
– Ничего ты мне, Саша, не должен. Одно скажу тебе на будущее: не лезь ты в красные следопыты. Не надо
Петров понурился, разочарованно пожал плечами и теперь уже совершенно безучастно сказал:
– Ладно. Что ж поделать? Извини. Больше я в твои сыскные дела нос не суну. Слово даю.
– Никогда не говори «никогда», – улыбнулся Успенский.
Наступила суббота. Сергею Юрьевичу предстояло провести ее в обществе своей юной пассии по имени Наташа. А свел их его величество случай. Как-то, возвращаясь под вечер из драматического театра, Успенский предстал перед попавшей в беду девушкой благородным спасителем. Виной всему были некие юные отморозки, пытавшиеся впихнуть несчастную пьяненькую особу в свой роскошный автомобиль. Сергей Юрьевич не стал долго взирать на набиравшее обороты безобразие, вытащил служебный пистолет и весело, но нервно предупредил, что стреляет он хотя и плохо, но с большим удовольствием, а ежели вдруг еще и попадет, то тогда его уже никаким калачом от этого занятия не отвадишь. На юных похитителей такие слова произвели неизгладимое впечатление. Они поспешно забрались в автомобиль и, даже не посигналив на прощание, укатили. Наталья была спасена, и, как это часто случается, стала благодарной любовницей Сергея Юрьевича.
Нужна ли была Успенскому эта романтическая связь, он не знал, хотя свыкся с ощущением необычайной комфортности и легкости отношений с двадцатитрехлетним существом. На сегодняшний день его все устраивало, да и не привык он в своей жизни сетовать и роптать на судьбу. Сценарий их совместного времяпровождения всегда был одинаков. Примерно в три часа дня они где-нибудь встречались и, если погода «шептала», недолго гуляли, затем заходили в какое-нибудь не шибко дорогое кафе, пили коньяк и ели мороженое. Неотвратимо наступал момент, когда эти два сопутствующих их встречам продукта переставали приносить удовольствие, и влюбленная пара медленной нетвердой поступью направлялась в драмтеатр. Года два назад там сделали ремонт, и главным его результатом стали новые кресла, обшитые бархатом цвета бычьей крови, чрезвычайно мягкие и просторные. Именно в них-то Сергей Юрьевич и Наташа плавно отходили ко сну, краешками ушей внимая бредовым постановкам новомодных пьес. Концовка представления мистическим образом совпадала с окончанием действия алкоголя, отчего впечатление от пьесы, в большинстве случаев, оставалось приятным.
После спектакля шли к Успенскому домой, где занимались, как это нынче странно называется, любовью. Утром же разбегались по своим делам: Сергей Юрьевич в управление, Наташа в мединститут. Все это продолжалось уже три месяца.
– Хорошо выглядишь, – поцеловав девушку в искусно нарумяненную щеку и чуть улыбаясь, констатировал Успенский.
– Ну, я пока еще не так стара, Сережа, – опустила ресницы Наташа.
Сергей Юрьевич оком римского рабовладельца окинул свою возлюбленную и, в очередной раз удовлетворившись увиденным, предложил:
– Ну что, пройдемся по местам боевой славы?
Наташа кивнула и осторожно взяла Успенского под руку, но, пройдя с любимым в ногу несколько шагов, сказала:
– Нет, дорогуша, мы пойдем ко мне, знакомиться с мамой и папой.
– Вот те на! – недоуменно воскликнул Сергей Юрьевич. – Ты бы хоть предупредила, я бы костюм надел!
– Да ладно, расслабься! Какая разница, в чем ты будешь им пудрить мозги?! – она рассмеялась. – Ты ведь будешь пудрить им мозги байками про необузданную преступность и свою исключительную роль в ее искоренении?