Голова в облаках

Жуков Анатолий Николаевич

— Как же не помешает, когда эта ваша мутация произошла из-за изменения жизненного режима в реке!

— Да, многое зависит от того, как быстро меняются кормовые условия водоема, температурный и кислородный режим, шумовой фон. Вы сказали, что хищник вам не подходит, потому что он уничтожил значительную часть рыбы в Волге и принялся за ваших утят. С этой точки зрения мы видим регресс…

— Какой же регресс, когда она в тысячи, в миллионы раз больше леща, например, судака или щуки и, может, вкуснее?

— А сколько она съела этих

лещей и судаков, вы знаете? Или вас такой хищник устраивает? Только чем вы теперь будете его кормить, утятами? Он же вас разорит.

— Что же вы предлагаете?

— Выпустить…

Ах, какое неосторожное слово сказал товарищ Сомов, ученый человек, профессор! Разве можно, не подготовив надлежащим образом аудиторию, выдавать такое предложение! Вероятно, надеялся тут же обосновать его, да кто теперь станет слушать какие-то обоснования, соображения, когда вынесен приговор надеждам людей, их планам, их работе.

— Тащим, тащим и за здорово живешь выпустить — дудки!

— А утят на кого списывать?

— Тыща машин, полторы тыщи людей вкалывают.

— А наши трактора с трактористами! А косилки, волокуши…

— Я, слушай, тоже протест заявляю: зачем выпускать хищника!

— Мы кафе и столовую-ресторан спешно построили, общественное питание наладили…

— А бензин? А смазочные? А запчасти?… На бога списывать?

— Им с Шатуновым, видно, наплевать: поймали, показали, поманили, и с приветом! После таких-то трат, после такой районной натуги!

— А читателям что скажем?.

— Шатунов, стервец, вредит! Теперь с сенокосом управились бы.

— Об охране природы тоже пора подумать, а мы больше о хозяйстве, о делах. Придет время — спохватимся.

— Не пугай. У нас вон какая территория, с любой напастью справимся, не пропадем.

— Вот она и избаловала, немереная эта территория.

— Товарищи, товарищи, что за базар! — Балагуров застучал торцом карандаша по гулкому, как барабан, столу, дождался тишины. — Давайте высказываться по порядку. Ты, Мытарин, первый. Коротко, в двух словах. А тебя, Юрьевна, попросим вести протокол.

Давний секретарь райисполкома Клавдия Юрьевна Ручьева, худая прокуренная старуха, кивнула седой головой, раскрыла блокнот и пошла ковырять быстроногие стенографические крючки, за которыми стояли хозяйственные слова хмелевцев.

МЫТАРИН: — Большое дело у нас налажено хорошо, и надо его завершить во что бы то ни стало.

— Да чего тут рассуждать, время терять!

— Правильно, тащить ее, заразу…

БАЛАГУРОВ: — Опять базар! А ну прекратить немедленно! Кто следующий? Ты, Заботкин?

ЗАБОТКИН: — Я предлагаю Ъынуть ее до конца и пустить в реализацию. Не только самим хватит, но и соседей накормим.

ШИШОВ (МОНАХ): — Мы и так уж все живое сожрали. Выпустить на волю. Ученый профессор правильно сказал, пускай живет как знает. А Парфеньку пора наказать для острастки. Одна большая рыба завелась, и ту поймал, негодник. Она в Красной книге должна

быть…

СУХОСТОЕВ: — Слышь, Мытарин! А ты говорил, зачем протокол!

СЕМИРУКОВ: — Глупости. Поймали, а теперь выпускать — дудки! Я предлагаю тащить дальше. И зачислить ее в счет плана всем колхозам и совхозам района, а не одному Мытарину. Слишком жирно ему будет. А вы, товарищ Сухостоев, выпустите моих кормачей Лапкина и Бугоркова, нам работать надо. Какие они преступники, сдуру полезли.

МЕЖОВ: — Да, вы уж разберитесь, подполковник. Оштрафуйте их, как за мелкое хулиганство… На ферме одни престарелые птичницы остались, Машутка с Дашуткой.

ИЛИАДИ: — Как врач я должен сказать, что человек, состоящий, грубо говоря, из трех частей, подчиняется трем основным факторам: физиологическим, временным и социальным…

БАЛАГУРОВ: — Вопрос сложный, и давайте обсудим его в другой раз, у нас мало времени. Следующий? Ты, Сеня?

С. БУРЕЛОМОВ (ХРОМКИН): — Антирыбное ивановское тело есть экологическая драма в виде наказания без преступления, поскольку человеческий вред природе наносится не по злому намерению умысла, а без понятия вредности действия, по причине легкомысленного недомыслия человечества.

РУЧЬЕВ: — Позвольте мне. Мы согласны проводить культурное обеспечение работающих на рыбе и дальше, если…

БАШМАКОВ: — Вы еще, понимаешь, не обеспечивали, а уже, извини-подвинься, «и дальше». Из молодых да ранний.

БАЛАГУРОВ: — Не отвлекайтесь, говорите по существу. После опроса сделаем перерыв, подведем итоги и наметим план дальнейшей работы по вылову рыбы или животного…

Парфенька подался к профессору и шепнул на ухо, можно ли выпустить воду из цистерны. Ведь если у рыбы имеются ноздри и легкие, то пусть воздухом и дышит вволю, чего ей мучиться, а нам каждые полчаса воду менять.

Профессор согласно кивнул.

Парфенька вздохнул и с нетерпением стал ждать перекура. И как это он сам не додумался до такой малости, когда и ноздри на виду и веками хлопает как корова! В первый-то день с полчаса, поди, лежала на траве, пока в цистерну засунули. А что пасть сперва разевала, так ведь блесна там, больно. Да-а, не просто поверить в такую двуосную чудовищу, которая и в воде и на земле жить может, тут грамота нужна профессорская. Не зря им денежки-то платят, и немалые, должно быть. Но почему же она пену в воде делала, показывала, что задыхается?…

Едва Балагуров объявил перерыв, Парфенька выскочил в приемную, скатился по лестнице вниз и оказался у рыбовозки. Витяй дремал, сидя в кабине.

— Сынок, спускай воду на землю. Она так дышать будет.

— Ты, батяня, не того? — Витяй, зевая, покрутил пальцем у виска.

— Спускай, притворялась она. Я с самим профессором говорил. — Парфенька уже влез на цистерну и заглядывал в щель горловины. — У ей и легкие, говорит, есть, и сердец много, а ноздри я сам видал. Откручивай и стой там, я скажу, когда стопорить.