Головолапная
Шрифт:
Нет, Гата не была настолько наивна, чтобы писать, что они потом подружились. Из макарон так просто не вылезешь. Макароны на ушах — это навсегда.
Конец войне — это максимум.
Таким образом, через все эти обиды, опасности, помощи и примирения надо было подвести ребенка-читателя к морали, что худой мир лучше доброй ссоры. А потом, не позже, чем через неделю, выложить готовый текст на сайт.
Ей очень хотелось в популярный сборник. Сборник должен был показать — нашла она себя в этом жанре или снова искать?
Зажужжал и запел телефон.
4
—
— И тебе. А чего не звонишь? Чем-то занята?
Гата посмотрела на компьютер с фотографией группы веселых девочек на размытом фоне, в котором едва угадывалась столовая.
Ответить честно?
— Да так, собираюсь на завтра. Как всегда, — сказала она и пересела на мягкий диван.
— Из дома выходила? — спросила мама и, не дождавшись ответа, начала: — А я выходила. Одни хлопоты с твоим отцом. У него как лето, так капризы. То ему одно, то другое, и клубнику, видите ли, я не ту ему купила! А я за ней через весь район ехала, знаешь, по какой духоте. В этих автобусах…
Гата знала, что все не так. Фраза папы наверняка была «Алла, зачем ты столько купила? Кто будет есть эти три килограмма?».
Отец не был привередливым, но, когда мама излишне сосредотачивалась на домашнем хозяйстве, он старался остановить ее в активности.
Причину активности Аллы Родионовны понимали все. Одиночество.
Гата съехала, других детей у них не было. Два пенсионера, оставшись друг с другом, скучали уже третий год. Если отец еще находил в этой скуке покой, то маме на горло наступала тоска. Она переключалась между заботой о трех кошках и отце. В промежутках концентрировалась на дочери, но Гата держала оборону жестко.
— …вчера была в твоих краях, заходила в ваш центр. Нет, ты не волнуйся, я знала, что ты вчера выходная. Поэтому я так, походила, посмотрела, хотела себе блузочку даже купить, но что-то…
Гата вздохнула и разгладила маленькую складку на светлом чехле дивана. Потом встала и пошла на кухню. Ей хотелось чая, а слушать мать не хотелось.
— …замечательное качество и ткани, и шитья. В наше время так детей не одевали, а сейчас! Я только вошла на пятый этаж — у меня аж глаза разбежались, как все красиво! До половины с игрушками я не добралась, только до магазина одежды для грудничков. Когда окажешься там, непременно загляни. Там на одной витрине лежал манекен, как настоящий, и даже рука в кулачок, и такая симпатичная на нем…
— Мам, — перебила Гата, не выдержав давления на детскую тему, — у меня к тебе вопрос. Ты можешь вспомнить, как тебя в школе обижали? Или, может, у вас был в классе какой-нибудь самый первый хулиган?
— В наше время, — с укором ответила мама, — обижать девочек было непринято. Да и когда ты училась, тоже все было в порядке.
— Не знаю, — сказала Гата с сомнением. — Я помню, как меня сосед по парте со стула спихнул, я тогда месяц с забинтованным локтем ходила.
— И я помню. Непростой был мальчик. Ященко, кажется, у него фамилия. А спихнул он тебя за дело. Ты же сама его ящерицей дразнила. Так что тут ты сама виновата, впрочем, как всегда. А он, я уверена, с тобой за одной партой несколько лет просидел не просто так… Ты не знаешь, кто он сейчас, где, женат ли?
— Мама!
— А что? Я просто
— Мама, — строго сказала Гата, — пока. Я хочу есть, а с телефоном готовить неудобно.
— Ты так рано ужинаешь? — удивилась Алла Родионовна.
— Я просто проголодалась, — сказала Гата и выключила закипевший чайник.
— Позвони, как поешь.
Гата кивнула молча и отключила телефон. Она почти никогда не перезванивала матери, потому что не имела привычки звонить, чтобы поговорить ни о чем.
5
Пахло пылью, несмотря на то, что окна выходили не на шумный проспект, полный машин, поднимающих колесами целые тучи, а во двор.
Пройтись еще раз влажной тряпкой?
Гата длинно провела пальцами по светлой столешнице. Пальцы остались чистыми.
Летом Гата убирала пыль во всей квартире каждые свои выходные, но за рабочую смену накапливалось даже при закрытых окнах. Зимой ненависть к пыли впадала в спячку. Полгода назад был период, когда Гата сначала сама вычистила всю квартиру, а потом еще и клининговую компанию пригласила, чтобы ни волоска нигде не осталась. Наверное, тогда и родилось острое желание постоянной чистоты.
Ей очень хотелось порядка в жизни, вылилось это в наведение порядка в квартире.
Сейчас прибираться было негде. Перед завтрашней сменой Гата навела лоск, потом вот села за рассказ.
«Макароны на ушах не позволят дружбу» набрала Гата на клавиатуре. Потом стерла, вспомнив, что у нее уже было такое примечание. Звонок матери отвлек ее и отбросил на несколько творческих шагов назад.
Может, еще отступить? Поужинать?
Нет, одернула она себя. Отвлекаться нельзя. Сначала она доберет объем хотя бы на страницу, а все остальное — после. И ужин, и ванна, и аромалампа с любимым запахом мяты. Или свечка, с ванилью…
А она осталась или догорела еще неделю назад?
Когда Гата обнаружила себя на корточках возле раскрытых дверец стола, ищущую ароматическую свечку, то строго подумала: «Так! Ну-ка, возвращайся к делу!».
Вернулась. Села. Уставилась в текст на экране.
Володя стоял посреди школьной столовой. Гата страдала над его мыслями и чувствами.
Чем конкретно он может желать Петухову зла? Ну чем?
Может, все-таки сломанная нога подойдет? Пусть упадет — и хрясь! Тогда Петухов не сможет играть во дворе в футбол с приятелями.
Она подперла рукой щеку и вздохнула.
Ну какой футбол? Кто сейчас во дворах играет во что-то, кроме выращивания морковки на грядках смартфонов. Вечер четверга, несколько многоэтажек — а глянешь, дворы пустые. Вернее, забиты припаркованными машинами, да на площадке сидят несколько мамочек с детьми, которым дальше песочницы нельзя. Хоть бы стайка мальчишек пронеслась через двор! Может, они бы кого-нибудь преследовали, а тот бы убегал, петляя между машин, а тогда бы Гата увидела воочию и смогла бы достоверно описать одну будущую сцену, в которой хулиган Петухов со своими горластыми приятелями гоняли Володю по школьному двору и грозились бы надрать ему…