Головолапная
Шрифт:
— Девушки, где тут у вас алкогольный бутик?
Лида встрепенулась, лучезарно заулыбалась, включив кокетливый режим «активного ожидания»:
— Прямо, молодой человек. По этой стороне галереи после магазина косметики увидите красную вывеску.
Мужчина благодарно кивнул, изобразил глазами сложное движение, будто собирался заглянуть через стойку и посмотреть на Лидины ноги. Потом ушел в сторону алкогольного магазина.
Лида проводила его затуманившимся взглядом. Потом села обратно в кресло. Хмурости в ее лице не осталось и следа.
— Эх, мне бы вина сейчас. Такого… Посочнее,
— Ты же вроде белое предпочитаешь, — Гата глянула на нее с веселым удивлением.
— Предпочитаю белое, а захотелось покраснее. Что тут такого? Может, это погода мне шепчет: займи, но выпей.
Гата отъехала в кресле к выходу из-за стойки и высунулась так, чтобы увидеть стеклянную стену и огромную стоянку.
— На улице солнце. Погода больше намекает на пляж.
— Купальник?.. Ой, нет. День какой-то… вещевой! — Лида наигранно закатила глаза. — Каблук, джинсы… А если еще и купальник… Не, это я уже не потяну. А вот пляж, где бы можно бы не заморачиваться…
Она выгнула спину и сощурилась, как лесной зверек под весенними лучами солнца. Гата про себя посмеялась, что сколько бы Лида ни говорила о скуке, на отсутствие желаний ей было грех жаловаться.
«Эх, мне бы…», — начала Гата, но одернула себя.
Глава 3
1
Из трубки лились потоки ненужной заботы.
Гата протянула руку и отломила кусочек шоколадки. Разговор с матерью нужно было заесть чем-то приятным.
— Мама, конечно, я пообедала.
— Чем?
— Блин с чаем.
— Простой блин?
— Нет, с мясной начинкой, большой. Это довольно сытно, мама. И вкусно.
— Это хорошо. Хотя лучше бы ты готовила дома и брала с собой. У вас же есть место, где погреть… Или у вас нет нигде микроволновки для сотрудников?
— Есть, мам, все у нас есть.
— Я сегодня ходила в магазин, — переключилась Алла Родионовна, — и уже возвращалась, как встретила у подъезда Сашеньку. Ты помнишь ее? Вы играли вместе во дворе.
— Конечно, нет, мам.
— Она такая взрослая стала! Недавно третьего ребенка родила. Старший мальчик у нее в следующем году уже в школу пойдет, и сейчас — грудничок в коляске. Очень на ее отца похож, а тот красавцем был! Помнишь дядю Юру? Он тебя еще катал…
— Не помню, мама. Никого не помню, — разозлилась Гата. — Прекрати уже давить на меня!
— А в чем дело? — вспыхнула Алла Родионовна. — Я же твоя мама и желаю тебе только лучшего!
— Ты не понимаешь, что для меня лучшее, — прошептала Гата, зная, что на ее слова не обратят внимания, и добавила громче: — Мама, чего ты вообще от меня хочешь?
— Как ты обижаешь меня этими словами! — набирала обороты мать. — Ты что, думаешь, я не чувствую, как время летит? Я старею, и ты не молодеешь, а все не думаешь ни о чем. Разве я так представляла себе свою старость? Разве не видела я для тебя счастливого будущего? Разве каждая мать спит и мечтает, что ее дочь будет сидеть каким-то… — Алла Родионовна поперхнулась сложным словом «администратор». — Из тебя не получилось ничего путного, так роди мне внука! Уж из него-то я сделаю человека! А от тебя только
Гата молча отключила связь и положила телефон экраном вниз.
Мама не будет перезванивать. Она сейчас примется плакать, затем пить валерианку. К вечеру, наверняка когда Гата будет выходить с работы, позвонит еще и начнет нервно рассказывать, как плакала и пила валерианку.
Дальше последует истерика любящей и заботящейся матери, слезы на любое слово Гаты, даже если она попытается извиняться за резкие слова. Потом дойдет до характеристики отца, словно бы он был виноват, что в семьи только одна дочь, и из той приходится вытрясать продолжение рода.
Иногда при столкновениях с матерью Гате казалось, что если человек недоволен другими, что на самом деле он недоволен собой. Аллу Родионовну раздражало в дочери все, что она не уважала в своей жизни: работу среднего уровня на незаметной должности, скромность доходов, отсутствие постоянных общественных достижений, которые можно было бы показать соседям и испытать удовольствие от их зависти и унижения. Выше дочери она чувствовала себя лишь в том, что дочь у нее была, а Гата, как жена и мать, не состоялась. Поэтому Гата, по жесткому мнению Аллы Родионовны, нуждалась в строгом управлении ее личных отношений. В той истории, полгода назад, Алла Родионовна была единственным человеком, который сразу предлагал простить изменника и вообще сделать вид, что ничего не знаешь, ничего не случилось, надо жить как жили, так, глядишь, и до свадьбы с детишками дотянешь.
Не дотянули.
Потом Гата часто слышала обвинения в свой адрес именно по поводу того, что она, своевольная, не послушалась мудрого совета матери и не смолчала. А сейчас была бы при мужчине, потому что погулял — и ладно, а замуж выходить надо и нечего строить из себя непонятно что с короной на голове и задранным носом, потому что ни мужа, ни детей, только квартира пустая и мать несчастная.
Гата не поддавалась и держала независимость, несмотря на то, что у Аллы Родионовны было упрямство жующей коровы — она могла перемолоть любые мозги до нужной ей податливой жвачки. Со временем оставаться вежливой и сохранять хорошие отношения становилось все труднее. Когда появилось стойкое убеждение, что Алла Родионовна все делает сознательно и нарочно, что стремится заставить, что пытается реализовать что-то эгоистичное за счет дочери, — у Гаты началось полное неприятие всего, что она слышит от матери. Тогда же начались стычки, слезы и открытые требования, перемещающиеся постоянными намеками на детей.
Но неужели родной матери было не ясно, что дело тут вовсе не в желании или в нежелании детей?!
2
— Боже! Какой у тебя жуткий вид! — воскликнула Лида. — Что-то случилось. Что, он звонил?
Гата отняла руки от лица:
— Нет, ничего. Устала просто немного. Вчера был тяжелый вечер, этот рассказ… — Она посмотрела на Лиду внимательней: — Ты что, сапоги купила? Зачем?
Лида застыла в проходе с большой коробкой в руках и с пакетом, свисающим с правого запястья. Взгляд ее выражал недоумение.