Голубка

Дюма Александр

И тогда я тоже приняла решение: попросив у отца три месяца отсрочки, пообещала по истечении этого срока, если о Вас не будет известий или если подтвердятся слухи о Вашей смерти, предстать перед алтарем с виконтом де Понтисом.

30 октября был казнен герцог де Монморанси.

Я почти благословляла Вашего убийцу: я умерла бы, если бы Вам пришлось страдать так, как несчастному герцогу.

Сомнений больше не оставалось, все считали Вас убитым. Я овдовела, не успев стать женой!

Три

месяца прошли. В последний день данной мне отсрочки мой отец появился в замке с виконтом де Понтисом.

Мне была известна пунктуальность отца и потому не хотелось заставлять его ждать: я встретила его в подвенечном платье.

Пробило одиннадцать; священник ждал нас в церкви. Я встала и взяла отца под руку.

Граф де Понтис с сыном следовали за нами.

За ними шли пять или шесть наших общих друзей, человек двенадцать знакомых и несколько слуг.

Мы направились к церкви.

Отец не говорил со мной, он лишь смотрел на меня, заметно удивляясь моему спокойствию.

Мое лицо, словно у мучеников, идущих на казнь, светлело по мере приближения к месту пытки.

Входя в церковь, я была бледна, но улыбалась: истерзанная бурей, потерпев кораблекрушение, я видела гавань.

Священник ждал нас; мы приблизились к алтарю и опустились на колени. На мгновение я испугалась, что не смогу довести до конца то, что задумала, но всем сердцем возблагодарила Господа, почувствовав себя достаточно сильной.

Священник спросил г-на де Понтиса, берет ли он меня в жены.

«Да», — ответил тот.

Он задал мне тот же вопрос: беру ли я в мужья господина де Понтиса.

«Мой супруг в этом и в ином мире, — ответила я, — это божественный Спаситель Иисус, и у меня никогда не будет другого супруга».

Мой ответ был произнесен спокойно и твердо — так, что каждое слово было услышано всеми присутствующими.

Испуганный г-н де Понтис смотрел на меня как на безумную.

Мой отец сделал шаг вперед.

Я прошла за решетку, отделявшую алтарь, и громко воскликнула, подняв руки к Небу:

«С этой минуты я принадлежу Богу и никто другой не смеет предъявить на меня права!»

«Изабелла! — вскричал мой отец. — Неужели вы посмеете ослушаться меня?»

«Есть власть, более высокая и святая, чем ваша, отец, — почтительно ответила я, — власть того, кто ниспослал мне веру на моем скорбном пути. Отец, я больше не принадлежу земному: молитесь обо мне. Я же стану молиться за всех вас».

Мой отец хотел войти ко мне за решетку и оттащить меня от алтаря, но священник остановил его.

«Горе тому, — сказал

он, — кто принуждает в чем-то ближнего или мешает его призванию! Эта девушка посвятила себя Богу, я принимаю ее в доме Божьем как в неприкосновенном убежище, откуда никто, даже ее отец, не вправе увести ее силой».

Может быть, отца не остановила бы эта угроза, но граф де Понтис увлек его за собой. Виконт и все остальные вышли, и дверь за ними закрылась.

Священник спросил меня, куда я хочу удалиться. Я просила отвести меня к урсулинкам.

Мой отец сразу же уехал в Париж, где находился кардинал. Но он смог добиться только отсрочки принятого мною обета на год.

Год прошел. Через год и один день я стала монахиней.

С тех пор минуло четыре года.

За эти четыре года не прошло ни одного дня, чтобы я не молилась за Вас, целуя перья Вашей шляпы, подобранной на поле битвы в Кастельнодари, — единственной памяти о Вас.

Теперь Вы знаете все.

Теперь Ваша очередь: говорите, расскажите мне обо всем подробно. Поведайте, какому чуду Вы обязаны жизнью, объясните, где Вы, как мне увидеть Вас. Рассказывайте скорее или я сойду с ума!

17 мая, четыре часа утра.

XVII

Шесть часов утра, тотчас же по прочтении Вашего письма.

Господь на мгновение отвратил от нас свой взгляд, и в это мгновение темный ангел, пролетая над нами, задел нас крылом.

Теперь Ваша очередь слушать.

Вам известны мои прежние обязательства по отношению к брату Гастону. Впрочем, я считал, что, служа одному брату, помогаю и другому. Мне казалось, что министр давит на короля еще более, чем на всех нас.

Сыновья Франции не могли дольше терпеть это принуждение: кардинал постоянно насиловал волю короля, распоряжался без спроса его печатью, командовал войсками, не считаясь с ним. Содержание его дома за один день обходилось в шесть раз дороже, чем тратили на подобные нужды все дети Генриха IV, вместе взятые, включая того, кто был на троне.

И в то время как он один поглотил больше двухсот миллионов, едва ли треть жителей Франции имела обычный хлеб, еще одна треть довольствовалась овсяными лепешками, а последняя треть, подобно стаду нечистых животных, кормилась желудями.

Ему принадлежало в королевстве не меньше городов и крепостей, чем королю. У него были Бруаж, Олерон, Ре, Ла-Рошель, Сомюр, Анже, Брест, Амбуаз, Гавр, Пон-де-л’Арш и Понтуаз, так что он подступал к воротам Парижа. Он хозяйничал в провинции и в крепости Верден. Помимо войск, стоявших в этих городах и цитаделях, у него был флот. У него были гвардейцы. Все ключи Франции находились в его руках.