Голубое марево
Шрифт:
— Пойдем так…
Девушка не возражала.
Зиявшие глубокими провалами, эти темные пятна в овраге оказались зарослями высокого кустарника, местами редкого, местами же стоявшего тесной, сплошной стеной. Снизу ветки его густо оплетал ковыль. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Старый, вековой овраг с круто и высоко уходящими склонами еще не отдал накопленное дневное тепло. Переполнявший его мягкий теплый воздух, казалось, застрял в ветвях кустарника.
— Давайте посидим, — сказала девушка, первой вошедшая в заросли, останавливаясь на небольшой, с трехкрылую юрту, полянке.
— Сыро ведь…
«Я
— Ну и пусть, — отозвалась девушка. — У меня ноги устали.
Косайдар поспешил исправить свою ошибку.
— Погоди… — Он снял с девушки пиджаку сложив его подкладкой наружу, намереваясь постелить на землю.
— Оставьте, — испугалась девушка. — Нельзя садиться на мужскую одежду.
Косайдар опять смешался.
— Мы ведь вдвоем — один человек, — зашептал он потом девушке на ухо. — Так что можно.
Но девушка не согласилась и теперь.
— Нарвем лучше травы, — сказала она.
Нагнувшись, они нарвали немного травы. Сели рядом и обнялись, накрывшись пиджаком. Земля была совсем не сырой. Ковыль, до которого не дотрагивалась ни одна скотина, казался верблюжьей шерстью. Густой, мягкий и теплый.
— Какая ты суеверная, — сказал Косайдар.
— Я знала, что встречусь с тобой, — сказала девушка.
— Что, на бобах гадала?
— Здесь вот… — пробормотала она. — Именно здесь, в этом кустарнике, он и пасся.
— Ваш серый телок?
Девушка взглянула на него, словно силилась вспомнить, кто он такой, и снова ушла в себя.
— А-а, — понял Косайдар. — Это ты все про того иноходца… которого Айбас оставил.
— Я же сказала, — неожиданно повеселела девушка, — иноходца оставил не Айбас, это Баян его оставила. Чтобы Козы, который выехал следом, мог пересесть, когда лошадь его устанет. В этом овраге она и стреножила иноходца…
— Теперь понял, — сказал Косайдар. Крепко обняв, он тесно прижал девушку к себе. — Потому-то эта гора и называется Жорга. Ну, а та, с горбами, называется Жауыр, потому что Баян и там…
Девушка звонко рассмеялась.
— Интересно вы рассуждаете, Косайдар. Разве невеста будет дарить своему любимому какую-то дохлую лошадь с натертой спиной?
— А как же тогда? — спросил Косайдар.
— Так, как в песне. В том месте Айбас-батыр оставил одну из своих лошадей, загнанную и больную.
— Э-э…
— О-о!..
Прижав к себе беззвучно смеющуюся девушку еще теснее, Косайдар поцеловал ее несколько раз подряд. Губы ее уже не были холодными, как тогда, на вершине. Но не было в них и ничего такого особенного. Обыкновенные губы. Обыкновенная девушка. Балкия, впрочем, думала, кажется, иначе. Крепко обвила рукой его шею.
— Спать хочу, — сказала она дурашливо.
— Тогда поспим.
Разжав объятия, Косайдар лег на спину. Девушка ничуть не смутилась. Не задумываясь, она обняла его за плечи, тесно легла рядом и положила голову ему на грудь.
Косайдар посмотрел на небо. Над ним расстилалась безоблачная бледневшая синь. Звезды заметно потускнели. Рассвет был уже совсем близок.
«Я дурак, — подумал Косайдар о себе во второй раз за этот вечер. — Был бы кто на моем месте посмелее, не болтал бы впустую столько времени, давно бы уже…» Кровь у него кипела, сердце в груди так и стучало. Но как начать, он не знал. Ну, а девушка будто и впрямь уснула — лежала без единого движения. Кончиком
— Не замерзла?
— Нет, милый.
Он перевернулся на бок, и она, положив голову ему на руку, снова смежила веки. И, сжавшись в комок, вся приткнулась к нему, то ли желая согреться, то ли просто ей было удобно лежать так.
— Ты меня любишь? — спросил Косайдар, не найдя никаких других слов для того, чтобы начать.
— Я ведь сказала, — отозвалась девушка. — Я все сказала…
«Вот оно!» — подумал Косайдар. Но все же он решил уточнить:
— А как ты… чем… чем ты это докажешь?
— Я с тобой… Я твоя… Навечно… — Она уткнулась лицом ему в грудь, как проголодавшийся младенец, ищущий сосок матери.
Теперь у Косайдара, который весь вечер только и думал об одном, не осталось никаких сомнений. Задрожавшими руками он перешел к решительным действиям. Но девушка, словно вдруг испугавшись чего-то во сне, тут же вскинула голову. Она удивленно и озадаченно поглядела на Косайдара и, не сказав ни слова, села. Не ожидавший от нее сопротивления, Косайдар приписал это ложной стыдливости. Он снова обнял ее и уложил рядом с собой. Но сколько он ни бился, навстречу ему она не пошла. Наоборот, видя его настойчивость, она наконец даже встала. Косайдар подумал, что теперь она рассердилась и выдаст ему по первое число. Но ничего подобного не произошло.
— Рассвело, давайте возвращаться, — только и сказала она.
Косы ее, спускающиеся ниже колен, наполовину расплелись. Девушка велела Косайдару подержать их и снова заплела. Отряхнула платье, сколько смогла — расправила образовавшиеся складки.
Обняв девушку за талию, Косайдар стал говорить о своей любви к ней. Не потому, что любовь так и распирала ему грудь. Просто он полагал это своим долгом, чем-то вроде обязательной повинности. Ему хотелось загладить вину перед ней за свое недавнее поведение. Девушка слушала молча. Только уже на выходе из оврага, у самого аула, прощаясь, быстро обняла его за шею и сама поцеловала. Язык у нее был острый-острый и горячий-прегорячий. Никогда раньше Косайдар так не целовался. «Со многими, видать, успела, чертовка… больно уж опытная…» — подумал он. Но вслух опять сказал, что всем сердцем полюбил ее. Пообещал тотчас по приезде написать письмо. В тот день он должен был уезжать в Алма-Ату.
Сначала они переписывались беспрерывно. Косайдар, полагавший, что у молодого парня обязательно должна быть девушка, считал переписку с Балкией за тысячу километров не только приятным холостяцким развлечением, но и своего рода честью для себя.
Каждый раз, когда он читал письма Балкии, у него перехватывало дыхание от восхищения. Какая чертовка, здорово наловчилась переписываться с парнями, многих, видимо, перевидала уже, бестия такая, думалось ему. Он не мог понять, как это у нее все получалось, откуда у нее все это бралось. Балкия никогда не писала ему всяких возвышенных слов, типа «страдаю», «горю», «умру», «погасну», — это он, джигит, изощрялся подобным образом. Но тем не менее в глубине души Косайдар понимал, что именно так, как пишет она, и открывает влюбленная свое сердце возлюбленному, именно так и разговаривают люди, верящие друг другу. Ему хотелось слышать эти удивительной силы и теплоты слова еще и еще.