Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

ложь, фальсификация".

Таня снова сменила канал, и экран разразился визгом

саксофонов и грохотом барабанов. Какой-то полуодетый, с

растрепанными волосами юнец, присосавшись к микрофону,

метался по сцене, выкрикивая охрипшим простуженным

голосом невнятные слова, непрестанно повторяя одну и ту же

фразу: "Я тебя хочу!" Она подумала: "Безголосые ублюдки

плюют с экранов телевизоров в лицо зрителей несусветной

мерзостью, в то

время, как в подземных переходах чарующие

голоса подлинных талантов поют любимые народом песни за

милостыню". Однажды она услышала в подземном переходе

на Тверской, как пела нищая женщина. Отличное сопрано!

Необыкновенной чистоты серебряный голос доносил до

столпившихся вокруг прохожих-слушателей проникновенные

некрасовские слова: "...горе горькое по свету шлялося и до нас

невзначай добрело. Ой, беда приключилася страшная: мы

такой не знавали вовек..." И от этих слов, проникающих в

самую душу, хотелось рыдать вместе с певицей, кричать:

294

"Люди, родные, русские! Отведем беду страшную от нашей

России!"

Телефонный звонок спугнул ее мысли. Она с непонятной

опаской и напряжением взяла трубку. Незнакомый гнусавый,

дребезжащий голос спросил:

– Ты еще жива? То было только предупреждение. В

следующий раз будем бить на поражение. Так и передай

своему жулику.

А потом - короткие гудки. Незнакомец поспешил

положить трубку. Да и звонил, наверно, из автомата. У Тани

перехватило дыхание, холодок пробежал по коже. Камнем

запало в душу последнее слово - "жулик". Это Евгений.

Положив трубку, она пошла в спальню, потом на кухню,

заглянула в ванную, сама не зная зачем. Она, как тень,

шаталась по квартире, растерянная и неприкаянная. "Евгений -

жулик, его собираются убить, - стучало в разгоряченном мозгу.

– Его, значит и меня?" Страх обволакивал ее плотным зябким

покрывалом; ее начало знобить, а мысль продолжала

выстукивать: "Евгений - жулик". Она не находила себе места, с

опаской посматривала на телефонный аппарат, словно в нем

таилось что-то страшное, угрожающее. Во рту пересохло, и

она достала из холодильника "кока-колу" и выпила. Затем

прилегла на диван и попыталась успокоиться и собраться с

мыслями. Прежде всего жулик ли Евгений? Ее Женя, Женечка.

С этим она не хотела согласиться: жулик - это нечто

преднамеренно, сознательно преступное. Она хорошо знала

Женю, толкового экономиста районного масштаба. На службе

его ценили и уважали. В честности его она и близкие

знакомые, в том числе

и начальство его, не сомневались. Он

легко и уверенно бежал вверх по служебной лестнице. Не

терпел диссидентов, хотя сам открыто говорил о недостатках в

стране. Особенно возмущался состоянием трудовой

дисциплины, при котором лодырям жилось вольготно, и

одобрял деятельность Андропова, пришедшего на смену

"престарелому маразматику", - так он называл Брежнева. В те

счастливые в их семейной жизни годы за ним не замечалось

ни зависти к преуспевающим, ни жадности. Он был если и не

образцовым, то хорошим, нормальным мужем, преданным

семье. Таню он искренне любил, в чем она не сомневалась и

платила ему тем же. Конечно, не всегда над ними было яркое

солнце, изредка на короткое время над головами появлялись

летучие тучки ревности, и это не удивительно: оба были

молодые, представительные, внешне броские, заметные,

295

часто одариваемые комплиментами с обеих сторон. Евгений

рослый, спортивного телосложения, веселый, остроумный,

знал себе цену и понимал, что он нравится женщинам, но

серьезного повода для ревности Тане не давал. Ей в нем

нравилась открытость и прямота, энергия и жизнелюбие.

Внешне их что-то роднило. Красавицей Таню, пожалуй,

нельзя было назвать: все в этой невысокой щупленькой

девушке было миниатюрно - и овальная головка, и стройная

гибкая фигура, сложенная гармонично, и нежный тихий, но

выразительный голосок - все в точных пропорциях и...

мелковато. Как говорят, на любителя. Выделялись ее карие

глаза под темными бровями, контрастирующими светлым

шелковистым волосам, маленький рот и открытый взгляд,

осененный светлой, чистой, доверчивой детской улыбкой, в

которой и таилось нечто необыкновенное, загадочное и

притягательное, какая-то непостижимая душевная глубина,

полная нерастраченной энергии и светлых помыслов. Глаза ее

лучились добротой, сиянием нежности и любви. Сердце ее

всегда было переполнено любовью и лаской, но своих чувств

она никогда не выплескивала наружу, хранила их в себе, как

святую тайну. Разве что в самые интимные минуты их близости

с Евгением она позволяла себе расслабиться и давала волю

эмоциям. В этом отношении ее девизом были строки

любимого поэта Федора Тютчева:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои...