Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
Рассказ отца огорчил Таню - в Лавру она не поехала, но
спросила:
– А все же, кто убил Меня и за что?
– Версии есть разные. Когда шпион работает на две или
на три разведки, кой-кому это не нравится. Руководитель
службы контрразведки Степашин объявил по телевидению,
что убийца арестован и имя его будет обнародовано еще в
этом году. Так что подождем. Вера, Танюша, дело благое и
серьезное. Она требует самоотрешения. Помнишь,
Сталинграде есть дом Павлова?
– Слышала, - тихо подтвердила Таня, с большим
интересом слушая отца. Для нее он был авторитет.
– Сержант Павлов со своими товарищами геройски
оборонял этот дом. Немцам так и не удалось взять его. Бои
были ожесточенные, силы неравные. Павлов, наверно, был
верующий человек, и он там, в этом смертельном бою, дал
себе клятву: если останусь жив, пойду в монастырь. И он
исполнил свою клятву. Он пришел к Богу по велению сердца
своего, по зову совести. По убеждению. Но этому
способствовала, послужила толчком, как теперь говорят,
экстремальная обстановка: жизнь или смерть - так стоял
вопрос. Он был храбрый человек, не боялся смерти, но и
любил жизнь.
– Ты говоришь "был". Он что, умер?
– Нет, он здравствует, но под другим, монашеским
именем. Ему, надо полагать, уже далеко за семьдесят.
– Экстремальная обстановка, толчок, - вслух рассуждала
Таня. - Я получила не толчок, а такой удар, что и врагу не
пожелаешь. И что? Разуверилась в добре, в человеке и
вообще потеряла всякую веру, интерес к жизни. Меня ничто не
интересует, потому что я не могу ни на что влиять, от меня в
этой жизни ничто не зависит.
– Да что ты говоришь, как это от тебя не зависит? -
дружески удивился Василий Иванович, вздернув крутые брови.
Лицо его выражало несокрушимое упорство, глаза неподвижно
глядели на дочь.
– А судьба больных, их жизнь разве не от тебя
зависит?
– То другое дело, это моя работа, обязанность, долг.
391
– Так ведь это и есть смысл жизни - любимая работа,
обязанности, честно исполненный долг.
– Все верно, папа. Но я о другом: во мне образовалась
какая-то внутренняя пустота, как будто из души что-то
испарилось, что-то очень дорогое и прекрасное... Я не могу
тебе толком объяснить, да и сама не понимаю.
– И не нужно никаких объяснений. Оно само придет и
заполнит пустоту. Только не надо преднамеренно подавлять в
себе все естественные человеческие инстинкты, чувства, не
надо чураться людей. Не застегивай душу на все пуговицы,
открой ее, и к тебе
варианте, быть может, еще лучшем. Веру нельзя терять - вот
главное. Веру и цель жизни, ее смысл.
Таня понимала, что имеет в виду отец, и готова была
согласиться с ним. Конечно же, это не дело - подавлять
чувства, умерщвлять душу. Разговор этот состоялся на даче
Василия Ивановича, и теперь, будучи в Москве, она вспомнила
справедливые слова отца, собираясь после работы пойти на
часок в парк. Около месяца она здесь не появлялась, проводя
выходные дни на даче, в будни после работы убивала время
за вязанием. Вязала совершенно ненужные ей перчатки, лишь
бы занять себя. Это занятие не то чтоб успокаивало, но
приглушало, а, возможно, и притупляло мысль, погружая ее в
душевное одиночество. Перчатки, конечно, можно кому-то
подарить, тому же отцу или... И тут она вспомнила судью
Силина, мысль о котором весь этот последний месяц с
упрямством гнала прочь. И она пошла по знакомой аллее, на
которой состоялась их первая встреча. Может быть, он опять
вывел на прогулку своего Амура? Ну если не он, то хотя бы его
дочь, вызвавшая у Тани особую симпатию. В парке было
немного посетителей. Пригретые последним летним солнцем
все еще зеленые деревья стояли погруженными в безмолвную
дрему, своим величием навевая покой и умиротворение. Таня
шла медленно, всматриваясь по сторонам, но тайно желанного
человека нигде не было. "Да что ж это я, - подумала она, - не
поинтересовалась его состоянием? Ну, хотя бы позвонила.
Нехорошо, неэтично, доктор Соколова". Правда, тут же
нашлось оправдание: взрыв на квартире Андреевой, гибель
Евгения и Любы. Он, наверно, об этом не знает. Надо бы
позвонить, она же обещала.
Так вдруг начал давать трещины панцирь, в который она
упрятала свою душу; вздрогнули дремавшие струны души, им
стало неуютно от одиночества, и они нуждались в слушателях.
392
Таким слушателем непременно должен быть Силин, и Таня,
воэвратясь из парка, набрала номер его телефона. Он сам
взял трубку и был искренне рад ее звонку.
– Дорогая Татьяна Васильевна, - перехватив инициативу,
поспешно заговорил он.
– Куда вы исчезли? Представьте себе -
я даже волновался, частенько бывал в парке, надеясь вас там
встретить, но увы!
"Мог бы позвонить, если волновался", - с обидой
подумала Таня, но вслух сказала: