Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

Юноша погибает в автомобильной катастрофе. Так

расправляется "салон" с непокорными.

Иная судьба ждет Петра Еременко. С его образом -и

образом Владимира Машкова - главного героя - связано

развитие основного мотива: стойкого противодействия натиску

космополитической бездуховности.

Желая защитить национальные приоритеты в искусстве,

Еременко публикует в газете "Правда" статью под названием

"О тех, кому мешает батальная

живопись". Следствием

открытого и честного выступления стала целая цепь интриг,

развязанная Ивановым-Петренко. В этой борьбе закаляется

характер и воля. Бывали минуты, когда Петра Еременко

посещали мысли о бесполезности усилий, предпринимаемых

им и его друзьями. Но недаром носит он такое имя,

означающее "кремень", "камень".

Преодолевая разочарования, ощущая твердую почву под

ногами, поддержку единомышленников, Петр избавляется от

растерянности.

Другая сюжетная линия, которая образует внешнюю

канву романа, связана с историей любовных отношений

Владимира Машкова и Люси Лебедевой. Тесно переплетаясь с

основной темой, она придает повествованию лирическую

задушевность и теплоту.

Динамика любовных отношений раскрыта с необычайной

психологической глубиной и тонкостью. Эта линия романа

осталась без должного внимания в пылу идеологических

споров. Между тем она раскрывает нам тайны молодого

сердца. Отношения главного героя и его возлюбленной

противоречивы и сложны, тесно увязаны с формированием

мировоззрения героев.

649

Молодой искусствовед (Люся) в начале романа

находится под впечатлением демагогических рассуждений

Иванова-Петренко. Стремление идти в ногу со временем, быть

в курсе последних модных эстетических теорий заставляет ее,

вопреки сердечному чувству, искать и "находить" в

нарисованной на снегу вороне новаторские приемы. Иногда

она пытается повторять заученные фразы о "серости"

отечественной живописи, об отсутствии в ней "крыльев и

всемирной глубины". Но вирусы тлетворного влияния не успели

еще глубоко захватить ее душу. К счастью, "это были чужие

слова... слова и только: за ними не было глубоких убеждений".

Рассуждения об автономной ценности цвета, звуков, рисунка

были данью моде, следствием естественного стремления к

новому, яркому, оригинальному, за что по неопытности и

доверчивости, свойственной молодому сердцу, принимала

Люся "учение" эстетов-формалистов. И как все наносное, это

увлечение улетучилось, когда любовь взяла верх над

эгоистическим

стремлением пооригинальничать.

Вспомним, как освободился от ложного увлечения

нигилизмом Аркадий Кирсанов ("Отцы и дети"), вернувшись на

родную почву, по-настоящему полюбив, почувствовать полноту

жизни от соприкосновения с настоящей, а не выдуманной

("головной") действительностью. Нечто похожее произошло и с

Люсей Лебедевой.

Постепенно избавляется она от ошибочных

представлений. К тому же "осиное гнездо", растревоженное

молодыми художниками, Показало свое истинное лицо -

"грызуна на ниве культуры", "могильного червя",

подтачивающего здоровый национальный организм. Это и

помогло преодолеть ложное увлечение. В конце романа мы

видим настоящую Люсю - искреннюю и честную, пылкую и

обаятельную, которую знал только Владимир. Он терпеливо

ждал, когда победит в ней природное начало. В их отношениях

наступает (позволю себе употребить здесь забытое ныне

слово) "идейное" примирение, когда и мысли, и сердечные

импульсы соединяются в едином ритме. И сам роман

завершается мажорными нотками. Над Москвой проносится

очистительная майская гроза, ее освобождающие потоки

приносят с собой надежду на обновление жизни и избавление

от вредоносных вирусов разложения и тления.

Ошибся бы тот, кто посчитал эту концовку данью

соцреализму, который предусматривал обязательную победу

доброго над вредоносным. Шевцов, как и все советские

650

писатели 60-х годов, знал об этом принципе. Однако его вера в

торжество светлого не связана ни с какими эстетическими

догмами. Это - сердцевинная суть его убеждений, его

душевных помыслов.

Все сказанное о романе "Тля", думаю, объяснит, почему

после его выхода в свет имя Ивана Шевцова стало известным.

Было ясно, что появилось произведение (немыслимое прежде

в советской литературе) сильное и яркое по способам,

приемам обличения зла. Изображенный мир идеологических

интриганов и мошенников был выписан так выпукло, что

ученики Остапа Давыдовича, выведенные на свет божий,

теряли свою камуфляжную форму. В этом все дело. Будь

роман слаб в художественном отношении, не подвергся бы

столь шумному шельмованию в критике и не снимался бы (к

стыду некоторых тогдашних руководителей культуры) с

библиотечных полок.

С потрясающей убедительностью была показана и