Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
– Вы знаток пернатых?
– с тихим изумлением спросила
Маша.
– Любитель. Обожаю природу и всех ее обитателей, а
точнее окружающий нас мир, включая леса, горы, реки, облака,
степи, и прочие муравейники.
Они отошли в сторону подальше от толпящихся у
"Первой любви" зрителей. Иванов обратил внимание на
мягкие плавные движения Маши и ее неторопливую речь.
– Я рада твоему успеху, Алеша, и мне приятно, что
людям нравится
положил. Поклонница наверно. И надо же где встретиться!
72
Сколько лет не виделись? Полсотни, - тараторила Лариса
Матвеевна, и это ее истерическое умиление смущало и даже
раздражало Алексея Петровича. "Тоже мне - Алеша - или
опять забыла отчество", - подумал он не отводя взгляда от
Маши. - А как мне ее называть - просто Лариса или по
отчеству? А может, вообще никак не называть?" Он не был рад
этой встрече, она не вызывала в его душе даже малейшего
дуновения, словно это была незнакомая ему женщина, старая,
хотя и сохранившая энергию и бодрость. Другое дело - Маша.
В ней есть что-то неотразимое, притягательное. И, должно
быть, не только или не столько молодость, а что-то пока
неразгаданное и не объяснимое, внушающее доверие. А
Лариса все лебезила:
– Ну как ты живешь? Я недавно встретила Светлану и
узнала, что вы разошлись. У тебя своя квартира?
– Мастерская. Там и живу.
– Один? Не женился? - бросила на него мимолетный
пытливый взгляд.
– Опоздал. Увлекся работой, а поезд мой тем временем
ушел. - Ну, не скажи! - решительно польстила Лариса
Матвеевна.
– Ты еще мужчина - орел. Небось, бабы табуном
ходят. Не мужчина же, а женщина цветок положила. Дети есть?
– Внуку двенадцать лет. С родителями в Забайкалье.
– А Машенька в газете работает. Может, встречал ее
статьи? Интересно пишет. Все про этих уголовников, про
ужасы. А про Алексея Петровича ты не могла бы написать?
–
вдруг обратилась к дочери.
– А разве Алексей Петрович уголовник?
– снисходительно
и иронически заулыбалась Маша. Это была длинная, широкая,
сверкающая благодушием и просьбой о снисхождении улыбка.
Она привлекала и запоминалась.
– Ну, тоже мне придумала... Я совсем о другом, о
творчестве его напиши, о том, как он воевал, как был ранен и
контужен, - сказала Лариса Матвеевна, и без всякого перехода:
– Ты бы нас пригласил к себе в мастерскую, там у тебя,
наверное, много интересного. И к нам приходи, всегда будем
рады. Есть о чем поговорить, вспомнить.
Сумбурную речь
внимание Иванов слушал с вежливым терпением. Приходить к
Зорянкиным он и не думал. Ему не о чем говорить и нечего
вспоминать. В сердце его не сохранилось ничего, что бы
напоминало ему о первой любви. Все куда-то ушло, растаяло и
73
улетучилось. Лишь прошлая обида о вероломстве невесты
зашевелилась в нем. Его занимала Маша, ее необычный,
неожиданный образ. Он притягивал своей необъяснимой
загадочностью. Иванов молча достал свою визитную карточку,
протянул ее не Ларисе Матвеевне, а Маше со словами:
– Милости прошу. Ваше лицо достойно мрамора и
бронзы.
И невольный румянец смущения вспыхнул на его лице, а
в глазах сверкнул нежный огонек.
– Я никогда не была в мастерской скульптора и не имею
представления, как вы работаете, - откровенно призналась
Маша.
– Все очень просто. Но лучше показать, чем рассказать, -
ответил Иванов.
– Или как говорится: лучше один раз увидеть,
чем десять услышать.
– Спасибо, - тепло, но как бы рассеянно согласилась
Маша, сверкнув на него мимолетным дружеским взглядом.
Простившись с Зорянкиными, Алексей Петрович почти
бегом прошел по отсекам зала, задерживаясь лишь у
произведений, за которые невольно цеплялся взгляд. Народу
по случаю вернисажа было много, зрители толкались у лучших
картин, мешая друг другу, поэтому Иванов решил зайти на
выставку в другой раз, когда спадет наплыв публики.
Он вошел в свою мастерскую с чувством душевного
подъема. Его "Первая любовь", несомненно, имела успех, на
который он не рассчитывал, не будучи избалованным
вниманием как чиновников от искусства, так и своих коллег.
Многие из последних ценили его талант, и в то же время
сетовали на его неумение "проявить себя", чрезмерную
скромность и общественную пассивность, объясняя это
замкнутым и необщительным характером. Хотя Алексей
Петрович по своей натуре был человеком добрым, внешне
относился и к "правым", и к "левым" одинаково терпимо и
лояльно, но друзей со стороны художников у него не было. Это
не мешало ему не чувствовать одиночества и находиться в
курсе как внутренней жизни страны, так и внешних событий.
Он постоянно выписывал по совету генерала газету "Советская
Россия" и "Красная звезда", журналы "Молодая гвардия" и
"Наш современник". Свободное от работы время читал