Голубой велосипед
Шрифт:
– Вы наверняка проголодались. Пьер, Эстелла, приготовила для вас телятину со сморчками именно так, как вы любите,- сказала Альбертина.
– Она вспомнила, что вы любите вкусно поесть, – жеманно добавила Лиза.
– Чувствую, что я у вас поправлюсь на несколько килограммов, а ваша племянница будет меня ругать.
– Хи-хи-хи, – захихикали старые девы. – Он все такой же шутник.
Леа наслаждалась едой. Видя ее аппетит, Пьер не мог не подумать о несчастном, так быстро забытом Клоде.
В своей спальне, когда-то
На следующее утро ее разбудили чудный запах какао и сверкающее солнце, от которого она спряталась под одеяло.
– Опустите занавески…
– Вставай, лентяйка. Разве можно валяться в постели в такую погоду? Ты знаешь, который час?
Леа осмелилась высунуть из-под одеяла кончик носа.
– Ну?
– Скоро одиннадцать. Твой отец уже давно ушел, а Камилла д’Аржила звонила два раза, – сказала Альбертина, ставя поднос с завтраком рядом с кроватью.
– А ну ее! – усаживаясь, произнесла Леа.
Альбертина тем временем протянула ей поднос.
– Почему ты так говоришь? Со стороны Камиллы было очень любезно справиться о тебе.
Леа предпочла ничего не ответить и устроилась удобнее.
– Тетушка, как ты добра! Здесь все, что я люблю! – сказала она, вонзая зубы в золотистую горячую булочку.
– Ешь, ешь, моя дорогая. Объявлено о целом ряде ограничений. Сегодня день пирожных, но без мяса, завтра будут закрыты кондитерские, а мясные лавки открыты. Надо привыкать.
– Ну как? Проснулась? – спросила Лиза, просовывая нос в приоткрытую дверь. – Как выспалась?
– Здравствуй, тетушка. Спала, как убитая. В этой комнате все так напоминает о маме, что, мне кажется, она вообще ее не покидала.
Расцеловав ее, сестры вышли.
Леа проглотила еще три булочки и выпила две чашки какао. Наевшись, отодвинула поднос и вытянулась, скрестив руки под головой.
Проникавший в комнату через одно из приоткрытых окон сквозняк мягко колыхал тюлевые занавески. Весеннее солнце наполняло жизнью холст Жуй, возвращало яркость выгоревшей синеве обоев.
Леа было нетрудно представить себе мать в этой комнате, такую мягкую и спокойную. О чем мечтала юная Изабелла весенними утрами? Думала ли она о любви, о браке? Стремилась ли она получить от жизни все, обнимать любимого человека, ждала ли она ласки, поцелуев? Нет, невозможно. Она выглядела такой далекой от всего этого.
В глубине квартиры зазвонил телефон. Через несколько секунд в комнату легко постучали.
– Войдите.
Распахнулась дверь – и вошла крупная женщина
– Эстелла, как я рада вас видеть! Как вы?
– Хорошо, мадемуазель Леа.
– Эстелла, что за церемонии! Поцелуйте же меня!
Кухарка и одновременно горничная сестер Монплейне не заставила себя упрашивать. В обе щеки расцеловала она девушку, которую носила на руках, когда та была еще ребенком.
– Бедненькая моя! Какое горе!… Ваш жених…
– Молчите, не хочу, чтобы мне о нем говорили.
– Ну, конечно… Извините меня, моя малышка. Я такая неловкая…
– Нет, нет!
– Ох, совсем забыла… мадемуазель. Мадам д'Аржила просит вас к телефону. Она звонит уже в третий раз.
– Знаю, – раздосадованно процедила Леа. – Телефон, как и раньше, в малой гостиной? – продолжала она, надевая подаренное ей матерью к Рождеству домашнее платье из бархата цвета граната.
– Да, мадемуазель.
Босиком Леа пробежала по длинному коридору и вошла в малую гостиную, излюбленную комнату сестер де Монплейнс.
– Смотри-ка, – заметила Леа. – Они поменяли обои. И правильно сделали. Эти веселее.
Она подошла к консоли, на которой лежала снятая трубка.
– Алло, Камилла?
– Леа, ты?
– Да, извини, что заставила тебя ждать.
– Неважно, дорогая. Я так счастлива, что ты в Париже. Прекрасная погода. Ты не хочешь прогуляться после обеда?
– Если тебе удобно.
– Я заеду за тобой в два часа. Тебя устроит?
– Очень хорошо.
– До скорой встречи. Если бы ты знала, как я рада, что снова тебя увижу.
Ничего не ответив, Леа повесила трубку.
Сидя на скамейке в саду Тюильри, две молодые женщины в трауре наслаждались возвращением солнечной погоды после зимы, на долгие недели укрывшей Францию толстым слоем снега. Весна наконец-то наступила, и все говорило об этом: мягкость воздуха, чуть более яркий свет, окрасивший розовым цветом здания на улице Риволи и фасад Лувра, садовники, рассаживавшие на клумбах первые тюльпаны, взгляды прохожих на ножки двух сидевших женщин, некая томность движений, более громкие, чем обычно, возгласы гоняющихся друг за другом по саду детей и прежде всего тот особый неуловимый аромат, что весной появляется в воздухе Парижа и тревожит даже самые здравые умы.
Как и Леа, Камилла отдалась чувству блаженства, стиравшему с души и порожденное смертью брата горе, и боязнь, что война, вдруг разгоревшись, унесет и ее мужа. Оказавшийся около ноги мяч оторвал ее от этих раздумий.
– Простите, мадам.
Камилла улыбнулась стоявшему перед ней светловолосому мальчугану и, подобрав мячик, протянула ему.
– Спасибо, мадам.
С нахлынувшей на нее нежностью Камилла вздохнула:
– Как он очарователен! Посмотри, Леа, у него волосы такого же цвета, что и у Лорана.