Голубой велосипед
Шрифт:
Леа с недоверием посмотрела на нее, но темные глаза были искренни.
– Простите меня, я не знала.
9
На следующий день Леа разбудил звонок Лорана, приглашавшего вместе пообедать в "Клозери де Лила”. Леа не сомневалась в том, что еще до наступления вечера он станет ее любовником. Одеваясь, выбрала шелковое белье цвета "сомон" с оторочкой из кремовых кружев. Было свежо, и она надела черное шерстяное платье-рубашку с белым пикейным
Приехала она слишком рано и пешком поднялась по бульвару Сен-Мишель. Прогулка ее оживила, и она вошла в ресторан с сияющим лицом.
И строгие деревянные панели, и обитые бархатом скамьи, и бармен, виртуозно обращавшийся со сверкающим шейкером, – все ей здесь понравилось. Она оставила пальто в руках гардеробщицы. Лоран, с озабоченным видом читавший "Фигаро", ожидал ее у бара. Он заметил Леа лишь после того, как она села напротив.
– Дурные новости?
– Леа, извини меня, – сказал он, делая вид, что намерен встать.
– Сиди. Я так счастлива, что тебя вижу.
– Здравствуй. Выпьешь чего-нибудь?
– То же, что и ты.
– Официант, пожалуйста, портвейн.
Заранее покорная всем его желаниям, Леа влюбленно на него посмотрела.
Подошел метрдотель.
– Месье, ваш столик готов. Не хотите ли пересесть?
– Да. Нам будет там спокойнее. Пусть туда перенесут и бокал мадемуазель.
Едва они сели, как официант принес портвейн, а метрдотель протянул им карту.
– Сегодня, месье, день без мяса и пирожных, – сказал он таким огорченным тоном, что Леа едва не прыснула от смеха. – Но у нас есть превосходная рыба.
– Чудесно. Ты не хочешь устриц на закуску? Последние в сезоне и здесь всегда очень хороши.
Поднося рюмку к губам, Леа сказала:
– Ну и хорошо.
По совету официанта Лоран с редким для винодела безразличием выбрал мерсо.
"Каким усталым и озабоченным он выглядит", – подумала девушка.
– Что-то не так?
Лоран посмотрел на нее, словно стремясь запечатлеть в памяти каждую черточку ее лица. Под этим пристальным взглядом Леа расцвела.
– Ты очень красива… и очень сильна.
Брови Леа вопросительно поднялись.
– Да, ты сильная, – продолжал он. – Не мучаясь вопросами, ты подчиняешься собственным порывам. Ты, как зверек, лишена всякого нравственного чувства и не заботишься о последствиях ни для себя, ни для других.
К чему он клонит? Чем предаваться философствованию, лучше бы признался ей в любви.
– Но я, Леа, не такой, как ты. Мне хотелось тебя увидеть, чтобы сказать
Им подали устриц, затем вино. Любовь отнюдь не лишала Леа аппетита, и она жадно набросилась на устриц. Забыв о еде, Лоран замолчал и растроганно наблюдал за ней.
– Ты был прав. Они очень вкусны. А ты не ешь?
– Я не голоден. Хочешь еще?
– А можно? – с жадностью, вызвавшей улыбку на хмуром лице Лорана, спросила Леа.
– Что же ты хотел мне сообщить?
– Сегодня вечером я уезжаю.
– Сегодня вечером!…
– В полночь. Мне надлежит вернуться в полк, он в Арденнах.
Леа отодвинула блюдо с устрицами. В ее глазах вспыхнуло волнение.
– Ожидается немецкое наступление.
– Войска его остановят.
– Как бы мне хотелось обладать твоей уверенностью!
– Ты говоришь, как Франсуа Тавернье.
– Вероятно, Тавернье лучше, чем кто бы то ни было, информирован о ситуации. К сожалению, штаб генерала Гамелена к нему не прислушивается.
– Меня это не удивляет. Разве можно ему доверять? Что еще хотел ты мне сказать?
Не глядя на нее, Лоран бросил:
– Камилла ждет ребенка.
От этого удара Леа закрыла глаза. Она ухватилась за край стола. В отчаянии от вызванной им боли, Лоран, встревоженный ее бледностью, положил на ее ледяную ладонь судорожно сжатую руку.
– Леа, посмотри на меня.
Никогда ему не забыть этого взгляда раненого зверя. Ее немое страдание было свыше того, что он мог перенести. А одинокая слеза, сбегающая по нежной щеке, исчезнувшая было в уголке рта, но снова возникшая и стекающая вниз по подбородку к шее, оставляющая влажный след!
– Любовь моя, не плачь. Мне хотелось тебе сказать, что и я тебя люблю.
Что он произнес? Что любит ее? Но это значит, что ничего еще не потеряно! Зачем же она плачет? Камилла ждет ребенка. Ну и великолепно. На долгие месяцы это сделает ее страшной, в то время как она… Сейчас не время портить себе лицо слезами. Он любит ее, он только что сам в этом признался. Жизнь чудесна!
Без всякого перехода она вдруг рассмеялась, вытирая глаза салфеткой.
– Если ты меня любишь, остальное неважно. Мне совершенно все равно, ждет Камилла ребенка или нет. Я хочу тебя одного.
С усталой улыбкой посмотрел он на нее, затрудняясь дать ей понять, что, по его убеждению, у их любви нет будущего. А теперь он еще и был сердит на себя за то, что считал предательством по отношению к своей жене.
– Повтори, что ты меня любишь.
– Люблю я тебя или нет, это ничего не меняет в наших отношениях. Камилла – моя жена.
– Меня это не интересует. Единственное, что я знаю: ты меня любишь, а я люблю тебя. Ты женат, ну и что? Неужели это нам помешает заняться любовью?