Голубой Ютон
Шрифт:
– А я уже две банки смолы набрал. А если как-нибудь пробраться в ельник у старого карьера…
– Там до ельника еще с километр идти, без ружья опасно. Нам же ружья никто не даст, а Катя с нами не пойдет. Но можно и просто подождать: я вчера слышал что Михалыч с Валерией Анатольевной собирается какую-то смоляную яму делать, как сделают – тогда и думать будем. Смотри, какую я рыбину поймал!
– Еще бы пяток такой плотвы, и на ужин хватит. Тетя Марина говорит что плотва чаще стаями ходит… ты откуда свою вытащил? Я попробую там же…
– Так, мальчики, заканчиваем, – Катя, сняв с крючка приличных размеров голавля, уложила его в корзинку, где лежала еще парочка подобных рыбин и приличная
– Ну еще по рыбке! Тут плотвы же стая нашлась! – но уже через минуту у мальчишек аргументы иссякли: две совсем уже небольших плотвички как бы подтверждали, что еще рыбины на полкило сегодня уже им не поймать…
Маркус смотал удочки очень быстро – для него Катя все же была уже взрослой, которую нужно слушаться. Вдобавок, последние два дня было довольно холодно, к тому же почти беспрерывно шел моросящий, но все равно очень противный дождь и сидеть дальше у реки ему уже не хотелось. Но Сашка, в надежде на новую поклевку, первую удочку сматывал не спеша, изображая аккуратность – и, внимательно вглядываясь в наматываемую на удилище леску, даже не сразу осознал, о чем ему говорила Катя:
– Саш, а ты плаваешь хорошо? – совершенно не к месту поинтересовалась Катя.
– Очень! Могу три раза речку переплыть туда и обратно! А что?
– Ты же лодку хотел? Смотри, вон там плывет одна. То есть я думаю, что это лодка, причем пустая…
Когда брат упал в воду, Кирка протянула ему единственно подходящий предмет: весло. Хорошее весло, его брат всего-то пару дней назад и закончил делать. Вот только ручка, пропитанная еще не до конца высохшим маслом, выскользнула из мокрой руки когда брат судорожно дернул за лопасть…
Плавать Кирка никогда не умела, как, впрочем, и все остальные жители города. Поэтому ей осталось лишь печальными глазами смотреть на проплывающий берег и надеяться, что течением лодку вынесет на какой-нибудь берег. Что произошло с братом, Кирка не видела: лодка очень быстро унеслась течением за излучину, но ничего хорошего девочка не ждала, ведь если бы брату удалось выбраться на берег, он наверняка добежал бы до следующей излучины и постарался лодку отловить. Ведь он эту лодку почти полгода делал!
По рассказам старших там, где река поворачивала на солнце, стремнина подходила вплотную к берегу настолько, что можно было за ветви прибрежных деревьев зацепиться. Наверняка можно – вот только как эти ветки заметить в темноте? Стемнело-то быстро, поскольку и за рыбой они с братом пошли поздно, только когда охотники вернулись без добычи – и без старого Добута, которого подвела сломавшаяся рогатина. Впрочем, воду из лодки можно (и нужно) даже в темноте вычерпывать… а вот что случилось утром, Кирка уже не совсем осознавала. Почти весь день под холодным дождем, а затем еще и ночь в мокрой одежде – так что девочка лишь как-то мимоходом отметила, что стало светло, но желание добраться до берега или хотя бы вычерпать налившуюся за ночь воду из лодки у нее не появилось…
А вот желание чего-нибудь поесть у нее возникло – когда она, открыв глаза, увидела над собой плохо поставленный шатер цвета подгнившего сена. А рядом с собой – позорную рабыню в странной одежде. Которая еду Кирке и принесла. Сначала – хороший отвар из рыбы, потом уже и рыбу давать стала. Иногда приходили другие рабыни – и Кирка задумалась о том, почему здесь столько рабынь позорными сделали. Может быть, тут обычаи очень строгие? На всякий случай девочка молча ела все то, что ей подавали – хотя иногда это было и противно. И даже научилась гадить в большой и изумительно красивый горшок. Главное было то, что ее очень хорошо кормили, причем и утром,
А потом из плохого шатра ее… нет, не выгнали. Просто взяли и перевели в… Кирка даже не смогла придумать, какими словами назвать эти жилища, спрятанные за оградой, сделанной из настоящего железа! Сначала не смогла, а потом – когда ей пришлось много дней сидеть у маленького волшебного окна, откуда было видно волшебных зверей и людей, которые тоже были волшебными, нужные слова появились. Много слов…
Вообще-то лодкой назвать то, что приплыло по реке, было бы некоторым преувеличением. Корзина, обтянутая кожей – так оно поточнее будет. Ну да, большая корзина… но ведь плавает же!
В лодке нашлась "автохронная" девочка – довольно маленькая еще. Пока Сашка подтаскивал лодку к берегу, Катя успела сбегать домой и вернуться уже с Вероникой Юрьевной, которая, осмотрев девочку, немедленно поставила диагноз "крупозное воспаление легких". Ну а чуть позже Даша (школьная медсестра) нашла у девочки и вшей в изобилии.
Вероника Юрьевна прибежала не просто так: еще когда солнечное затмение "уточнило" время пребывания, она "провела среди коллектива воспитательную работу" насчет всевозможных автохтонных болячек и мер по их неполучению. И первой среди таких мер был назван карантин – к которому все уже было подготовлено. Ну, по возможности подготовлено, в частности – исходя из того, что река по нынешним временам просто должна быть главной транспортной артерией – на берегу была уже почти построена специальная сторожка, при необходимости преобразуемая в "гостевой дом", ну а пока ее не достроили – наготове держалась палатка, с которой в "раньшие времена" Марина Дмитриевна на рыбалку ездила.
С вшами разобрались быстро: Вероника Юрьевна, почему-то убежденная, что "в провинции в школах и гостиницах вшей завались", везла с собой и два флакона противовшивого шампуня – не для провинциальных школьников, само собой, а для коллег-учительниц. Конечно девочку с воспалением легких мыть, в особенности когда на улице температура в районе одиннадцати градусов, было бы очень неправильно – но таблетка тетрациклина на воспаление подействовала исключительно ударно и уже на следующее утро у девочки температура пришла в норму. А в сторожке, на которую вместо отсутствующей еще крыши натянули остаток брезентового тента с КАМАЗа, стало достаточно тепло для того, чтобы без особого риска провести "гигиенические процедуры".
И самой серьезной проблемой в общении с "туземным населением" стало то, что никто не мог понять ни слова из того, что девочка говорила, а она, в свою очередь, естественно не понимала ничего их того, что говорилось ей. Так что просто заставить ее съесть таблетку тетрациклина оказалось очень непросто – но у врачей, очевидно, есть свои тайные невербальные методы убеждения пациентов…
Однако никакой иной пользы – кроме морального удовлетворения от спасения ребенка – от юной туземки не было. По большому счету на текущие заботы появление автохтонной («автохронной», как назвала ее Катя) девочки влияния практически не оказало. Даже Даша и Вероника уделяли ей внимание по минимуму: иных забот хватало. Разве что прибавилось работы Алёне, озабоченной еще и «изготовлением лекарств от вшей», да Ирина заняла роль сиделки при ребенке. Не потому, что «решила стать ей родной матерью», а потому что решила разобраться с нынешним местным языком. На вид девочке было лет восемь, говорить она умела – а получить возможность нормально общаться с нынешним населением было очень полезно. Тем более что это «население» явно проживало где-то не очень далеко – тем не менее почти все продолжали заниматься привычными делами. Или не совсем "привычными"…