Голубые мустанги
Шрифт:
– Если еще когда-нибудь притронешься ко мне - убью, - тихо произнесла Айше, не выпуская мраморную плиту из рук.
– Я не смогу убить, так найдутся люди, которые уничтожат тебя.
Айше и сама не знала, кто может постоять за нее, но хотелось ощущать себя защищенной кем-то добрым и сильным.
Председательский сын ощупывал голову, на которой выступила внушительная шишка, но крови не было. Бормоча неразборчивые угрозы, он нетвердым шагом поспешил из комнаты. После его ухода девушка опустилась на стул и стала нервически смеяться. Так и застала ее молодая узбечка, жена одного из колхозных бригадиров. Как только она вошла, смех Айше обернулся в плач.
– Это сыночек приставал, да?
– сразу поняла Гюльчехра.
– Да, о его похождениях в Коканде я слыхивала. Не бойся, скажи раису, у него кроме этого шалопая и дочки есть, он поймет.
– Никому я не скажу! Если надо, то сама справлюсь!
–
– О! Ты гордая! Ну, ну! Желаю тебе удачи.
Но Гюльчехра разболтала о приставании председательского сына своим соседкам и скоро весть об этом дошла до раиса-председателя. Тот сопоставил шишку на голове своего отпрыска с услышанным, и понял все.
– Ну, блядун, чего ты наделал?
– окликнул он сына, вернувшись домой. Тот собирался ехать в город, и в плане у него было выпросить у папаши деньжат.
– Ха, в чем дело?
– ответил он беспечно вопросом на вопрос.
– Побитый и весь в дерьме, - грубо ответствовал папаша.
– Чего это ты полез к нашей девушке, бездельник? Городских блядей тебе не хватает?
– Отец, напрасно вы так говорите!
– с деланной обидой возразил сын. – Ничего я ей не сделал, она сама все…
- Что же она сама сделала?
– с насмешкой спросил раис.
– На шею тебе бросилась?
– Да! Заигрывать со мной стала...
– Ах ты, сын сучки! Да, я ее уже месяц каждый день вижу, она скромная девушка, не из тех, кто о таком деле помышляет.
– Все они скромные, - с кривой улыбкой начал было пошлый малый, но отец прервал его.
– Слушай, ты, поганец. Там у себя в городе покупаешь на отцовские деньги уличных шлюх, и здесь, среди своих, пакостить решил?
– Да какая она своя!
– воскликнул паршивый студентик, - переселенка, татарка!
– Если она у меня работает, значит уже наша девушка. Запомни это, поганец. А теперь прочь с моих глаз!
– Отец! Денег подбрось!
– заныл сын.
– Пошел прочь! Иди скажи матери, чтобы еды тебе собрала, а на твои блядки денег я больше давать не буду!
Разозлился папаша, но знал старый, что даст он денег своему единственному сыну, даст денег на молодые развлечения.
А байбоча между тем загорелся не на шутку. На человеческом языке чувство, которое разгорелось в сердце у председательского сынка, называется любовью. Узбекский фольклор, поэзия, песенное богатство проникнуты этим чувством, причем любовь воспевается не банальными ахами и охами, а великолепными чистыми образами, изумляющими метафорами. Но пустая душонка кишлачного недоросля в восприятии этого чувства не доросла даже до " я спросила - милый чо прислонился на плечо... и т.д. ". Он непрестанно думал о девушке из колхозной конторы, говорил о ней с приятелями, но содержание и его мыслей о ней, и разговоров сводилось к тому, что, мол, дам ей деньги и все что надо получу. Он стал чаще приезжать в родительский дом, спрятавшись за деревьями наблюдал за девушкой, когда она под вечер шла домой. И ранее неизвестное ему чувство все сильней томило его, но слова, которые шептали его губы, были ругательные "Ну, погоди, блядюшка!".
Один из его более зрелых городских товарищей, которому надоели разговоры юнца о том, что именно он очень скоро намеревается сделать с девицей из "папиного колхоза", дал ему конкретный совет. Ты, научал он его, подкарауль ее под вечер, заткни рот платком, затащи в кусты и изнасилуй. А потом дай ей денег, да побольше. За деньги любая смолчит, да и позора огласки испугается. А потом будешь иметь ее, когда пожелаешь.
Ничего не ведающая Айше продолжала спокойно ходить в контору, гуляла в свободные часы с сестренкой по осеннему кишлаку, любуясь золотом увядающих деревьев, красными виноградниками. Ласточки собирались перед отлетом в большие стаи, и стаи эти как огромные черно-серые существа стлались на белесо-голубом азиатском небе, принимая самые невероятные и причудливые формы. Часто-часто взмахивая короткими крыльями летели утки. Высоко над этими, не рискующими далеко удаляться от земли птицами, пролетали клином журавли, и расстояние не гасило их грустного курлыканья. Гуси, мерно взмахивая крыльями, тоже летели клином, но эти летели молча и сосредоточенно. Девочки любовались прежде неизвестной им, горожанкам, жизнью природы и говорили о маме, которая их ищет, мучительно решали, какие бы действия предпринять им самим. Сейчас их повседневная жизнь не грозила им лишениями - было жилье, была еда, вокруг были добрые к ним люди. Но девочки, конечно же, не смирились с положением вещей, никоим образом они не считали, что жизнь их вошла в новую, приемлемую для них колею. Их отношение к действительности было как к чему-то временному, преходящему. Нормальный ход жизни начнется только после того, как мама их найдет, и
Безлунным осенним вечером Айше возвращалась из конторы домой. Шла она, как всегда, мимо хауза - пруда, берега которого густо заросли высоким камышом. Нынче ей довелось получить килограмм дефицитной соли и она радостно думала, что отдаст, наконец, взятую взаймы у хозяйки соль, а оставшейся им с сестренкой хватит до лета. Тропинка огибала хауз, справа был редкий кустарник, заросший бурьяном, который выстаивал обычно до зимних дней, пока кто-нибудь из сельчан не скашивал его для растопки тандыра - глиняной печи, в которой пекут лепешки-наны. Этой тропинкой пользовались только жители четырех домов, для которых это был кратчайший путь на центральную площадь кишлака. А в этот поздний для деревеньки час вероятность встретить здесь случайного прохожего была очень мала. "Байбоча" знал маршрут, по которому всегда возвращалась домой девушка, и не надо было обладать особым стратегическим талантом, чтобы однозначно выбрать для задуманного нападения именно этот участок пути. Не помышляющая ни о какой опасности Айше проходила по узкому коридору посреди возвышающейся по обе стороны растительности, когда кто-то обхватил ее сзади одной рукой, другой пытаясь зажать ей рот. Ошеломленная девушка, даже не вскрикнув, попыталась вырваться, но нападавший уже затащил ее в заросли. И тут она услышала дрожащий шепот, по которому опознала председательского сынка.
– Не бойся, не бойся, я тебе заплачу...
Байбоча повалил ее на землю и взгромоздясь на девушку пытался добраться до ее тела. Айше не стала биться, не стала кричать. Со спокойствием, странным в такой ситуации, она обдумывала, какое ее действие может оказаться эффективным для высвобождения. Руки насильника шарили по ее одежде, и уже это было омерзительно. Неподвижность девушки была им неверно истолкована, и он уже готов был принять ее капитуляцию. И вдруг Айше большим пальцем правой руки со всех сил надавила на глаз председательского сынка. От страшной боли тот закричал и отпустил девушку. Айше вскочила и выбежала на тропу. Байбоча быстро оправился и бросился за ней. Девушка бежала по тропинке, которая обычно представлялась ровной и безопасной, сейчас же она оказалась вся в рытвинах и ямах, ноги цеплялись то ли за корни, то ли за стебли. Айше поняла, что может упасть, и тогда разъяренный насильник изобьет ее, совершит с ней все, что захочет. И она остановившись повернулась к тоже спотыкающемуся в беге мерзавцу.
– Не подходи, убью! У меня в руках нож!
– крикнула девушка.
"Байбоча" не мог видеть в темноте ее лица, не мог он увидеть и того, что никакого ножа в руках его жертвы не было. Но голос девушки был полон отваги и решительности, а ничтожества вроде этого председательского сынка боятся смелого отпора. Он остановился и вытащив из кармана пачку банкнот, протянул их девушке и почти жалобно заговорил:
– Вот деньги, возьми! Не бойся меня, я тебя люблю...
В темноте Айше слышала шелест бумажек и видела медленно приближающегося человека. Левая ее рука все время крепко держала, не выпуская, тряпичную сумку с тяжелым пакетом соли. Она перехватила тяжелую сумку в правую руку и с размаху ударила ею по приближающемуся парню. Удар пришелся по руке, деньги выпали, "байбоча" вскрикнул и, кажется, забыв обо всем, бросился шарить по траве, пытаясь собрать разлетевшиеся банкноты. Айше побежала, но теперь уже никто ее не преследовал.
Она вошла во двор вся дрожа. Исмат-джан отвязывал от жердей, лесенкой поднимающихся до крыши, виноградную лозу, чтобы перед наступлением холодов забросать ее землей - так принято в Узбекистане укрывать виноградники от морозов. Айше поздоровавшись, быстро забежала к себе и бросилась ничком на лежанку в рыданиях, которые не могла удержать. Сафие в страхе обнимала ее и все повторяла:
– Что случилось? Что случилось?
На плач девушки пришла Холида-хан, Исмат стоял у дверей снаружи. Айше, наконец, перестала плакать. Вытерев слезы, она сказала: