Гомер: «Илиада» и «Одиссея»
Шрифт:
Гомер в византийской культуре
Ахиллес существует только благодаря Гомеру.
Со смерти Блаженного Августина минуло немногим менее ста пятидесяти лет, когда квестор короля остготов Теодориха и министр при трёх его преемниках Флавий Кассиодор Магнус Аврелий Сенатор написал трактат под названием «Руководство к изучению божественной и светской литературы», посвящённый проблеме духовного и светского образования. Впервые в истории появилась книга, указывавшая, как лучшим образом постигать свободные искусства в контексте христианского учения. Этот труд, со временем ставший известен как «Руководство» Кассиодора, считался одним из основополагающих учебных трактатов вплоть до эпохи позднего Возрождения.
109
Трактат разделён на две части. Первая его часть представляет собой изучение Писания и советы, как подбирать и копировать манускрипты. Вторая — это энциклопедический подход к осмыслению семи искусств. По Кассиодору, сущность всех искусств, как современных, так и древних, передана в Писаниях; мудрость и творчество людей, причастных к искусству, пусть и живших в дохристианскую эпоху, является результатом того, что они познали Слово Божие, которое существовало всегда, хоть на тот момент ещё не было зафиксировано в Библии. В одном из своих ранних трудов — «Введении к псалмам» — Кассиодор анализировал текст девятнадцатого псалма, который позже использовал для подкрепления основной идеи «Руководства». Для него слова о том, что «небеса возглашают о славе Господней» всюду и всегда, что «нет языка, на коем Божий глас не слышен», были доказательством того, что любой человек, живи он при христианстве или задолго до него, мог слышать голос Бога и впитать Его мудрость [110] .
110
James J. O'Donnel, Cassiodorus, (University of California Press: Berckeley, 1979).
Однако пусть и «нет языка, на коем Божий глас не слышен», языковая проблема встала перед учёными тех лет. В 324 году н. э., незадолго до рождения Святого Августина, император Константин перенёс столицу в византийский Константинополь, ставший отныне центром политической и культурной деятельности. К VIII веку, несмотря на то, что законы Византии издавались на латыни и на греческом, всё же последний был распространён больше. Признанный языком литературы и философии, он стал родным для духовных и образовательных институтов. Начиная с восьми лет и далее дети обучались греческому языку на материале не только работ религиозного характера, но и сборников классических текстов, включая Гомера. Овладев правилами греческой грамматики, ученики должны были составлять собственные сочинения, имитируя античные модели. Наиболее абсурдным из всех заданий, предлагавшихся обучающимся, было то, что получило название «схедограф»: ученик должен был написать диктант, содержащий множество омонимов и редких слов; для этой цели требовалось вызубрить трудные для понимания слова, а также омонимы, значение каждого из которых определялось исключительно по контексту. Вообще тренировке памяти в византийской системе образования уделялось большое внимание: по прошествии нескольких лет обучения студенты должны были знать «Илиаду» наизусть.
Важнейшим из высших школ в Византии было Императорское училище в Константинополе; его глава носил напыщенный титул Светила науки, а двенадцать его помощников — профессора различных факультетов — именовались знаками Зодиака. Библиотека училища насчитывала 35 000 томов, включая множество произведений греческих авторов; среди них находилась и рукопись с поэмами Гомера, написанная на свитке в 120 футов длиной, который, по слухам, был выполнен из кишки гигантской змеи.
В VII веке н. э. Египет вышел из состава Римской империи, и традиционному папирусу пришёл на замену пергамент (подобно тому, как ранее, в VII веке до н. э., папирус, вытеснив пергамент, стал популярен в Греции). Распространение строчных букв скорописи позволило писцам делать больше копий за меньшие деньги — ведь для требуемого текста им стало нужно меньшее количество листов. Результатом этого стало то, что теперь филологи для написания рецензий и комментариев или для перевода могли ознакомиться с оригинальным, несокращённым текстом, тогда как раньше они вынуждены были довольствоваться сборниками и антологиями. Для жителей Византии искусство литературы включало в себя прежде всего копирование текста и его толкование, составление к нему глоссария и тому подобного. Оригинальность, самобытность перевода считалась качеством пустым и бесполезным, так как единственное, чего переводчик мог таким образом добиться — это продемонстрировать собственную эрудицию и знание малоизвестных слов и выражений. Тем не менее византийцы очень трепетно относились к классикам, поэтому греческие писатели в Константинополе подражали великим авторам античности — но их сочинения не достигали ни мастерства, ни силы и мощи образцов. «В своих прозаических текстах они воспаряют к чудовищной аффектации поэзии; в поэтических — тонут под гнётом плоской бесцветности прозы, — так описывает литературу тех времён Эдвард Гиббон. — Мельпомена, Каллиопа и Евтерпа в Константинополе безмолвствовали, забытые всеми; редко когда кто-либо из византийских певцов поднимался выше загадки или эпиграммы, панегирика или сказочки, они даже забыли правила просодии и стихосложения… Однако эхо великих песен Гомера всё ещё звучало в их ушах, и вот они смешивали все стихотворные стопы, все типы слогов, чтобы произвести на свет те дешёвые вирши, которые позже стали носить гордое название политических или городских стихов» [111] .
111
Edward Gibbon, The Decline and Fall of the Roman Empire, volume III: 53 (Random House: New York, 1983).
Оценка Гиббона была, возможно, чересчур заниженной. Пусть в целом литература Византии и была не так прекрасна, как литература античности, в общей её массе всё же есть некоторые заметные труды (особенно в области истории и биографии), в которых чувствуется некоторое влияние гомеровской манеры. Это происходило отчасти потому, что любой образованный человек считал своим долгом знать сочинения Гомера. В относящейся к XI веку хронике описан эпизод, отлично иллюстрирующий ситуацию. Однажды во время императорского шествия некий придворный при виде Склерены, супруги короля, очень тихо процитировал строку из «Илиады», в которой троянцы отзываются о прекрасной Елене с восторгом, говоря, что если сражение идёт за такую женщину, как она, не зазорно вести его. Во время процессии Склерена не подала вида, что услышала ремарку в свой адрес, но когда церемония была окончена, она повелела найти человека, произнёсшего эти слова, и спросила его, что он имел в виду. Она повторила его слова без единой ошибки, произнеся в точности то, что прошептал мужчина. Он пересказал ей гомеровский эпос, и толпа поддержала его и то, что он сравнил Склерену с прекрасной Еленой; сама же Склерена приняла комплимент с благодарностью и щедро наградила мужчину [112] . Хоть Склерена и не была знакома с Гомером, знание его творчества и уместная цитата возвысили придворного в глазах многих.
112
Michel Psellus, Fourteen Byzantine Rulers (The Chronographia), Book VI, translated, with an introduction, by E.R.A. Sewter (Penguin Books: London, 1966).
К концу IV века разделение империи на греческий восток и латинский запад стало ещё более очевидным, чем ранее. Христианская церковь и государство прививали людям востока чувство своего рода избранности, убеждая их, будто они живут в землях, назначенных христианскому народу самим Богом. А люди запада рассматривали служение императору и служение христианской церкви как не связанные друг с другом обязанности гражданина. В области интеллектуального развития на востоке опирались главным образом на классическое знание, почерпнутое из опыта как Греции, так и Рима. На западе же классическое знание считалось неотъемлемой частью языческой культуры, а посему труды Гомера, хотя в Константинополе и продолжалось их издание и изучение, в Риме были почти полностью забыты. Многие христиане, жившие на западе, считали своим долгом внимательно читать Слово Божие, не уделяя уже ни внимания, ни времени произведениям тех авторов, на которых
113
William V. Harris, Ancient Literacy (Harvard University Press: Cambridge, Massachussets and London, 1989).
114
Цит. по William V. Harris, Ancient Literacy.
Противоречие между языческой и христианской культурами, которому так много внимания посвятили Иероним и Августин, во времена расцвета Византийской империи во многом стал причиной пренебрежительного отношения к античному наследию. В 382 году статую Виктории, со времён Октавиана Августа олицетворявшую величие Рима, по императорскому указу сняли с её постамента в сенате, чтобы она не оскорбляла сенаторов-христиан. Этому воспротивился представитель нехристианской части сенаторского состава, Квинт Аврелий Симмах, родственник философа Боэция (позже, в период правления готов, и Симмаху, и Боэцию были предъявлены обвинения в антигосударственных происках по наущению Константинополя, и оба они были замучены до смерти). Симмах высказался очень красноречиво — не за дискриминацию христиан, но против дискриминации христианами тех, кто придерживается традиционного для римской знати вероисповедания; он отметил, что престиж императора не возрастёт оттого, что он лишит права на законное существование верования собственных предков: «Суть проблемы заключается в том, что религия римлян неразделима с их государственностью. Уйди одно — уйдёт и другое» [115] . Симмаху возразил епископ Миланский, наставник Блаженного Августина, Святой Амвросий, утверждая, что, как бы верны ни были аргументы, приведённые Симмахом, затронутый вопрос имеет не культурное, но политическое значение: поощряй император язычников — и христианская церковь лишит его своей поддержки.
115
J.M. Wallace-Hadrill, The Barbarian West: A.D. 400–1000, The Early Middle Ages, revised edition (Harper and Brothers: New York, 1962).
Завуалированная угроза Амвросия сделала своё дело: христианство возобладало над язычеством.
Когда вестготы во главе с Аларихом в 401 году вторглись на Апеннинский полуостров и девять лет спустя, после осады, захватили Рим, падение Вечного города стало для многих доказательством гнева древних богов на тех, кто обратился в христианство. Отметим, что готы тоже были христианами — они приняли христианство в середине IV века, когда греческий проповедник Вульфила, сторонник арианства, объяснил им, что, хоть Отец и имеет божественную природу, Сын имеет природу человеческую. Для римлян тот факт, что победители разделяют их веру, лишь усугублял позор статуса завоёванного народа. В связи с этим их отношение к язычникам — как и к языческим текстам — на время смягчилось. Некоторое время произведения античности сохранялись и изучались в монастырях и аббатствах, заботливо переписывались представителями как светской, так и духовной власти. Однако в 455 году, когда Рим был захвачен вандалами и королевство готов пало, начались войны, опустошившие Апеннины; библиотеки как традиционный источник знания для народа практически исчезли, а с ними исчезли и книги [116] . Поколение, пережившее две масштабных осады за четыре десятилетия, просто хранило книги как реликвии, не ища в них знаний, пусть даже и знаний о древнейшем прообразе осады города, какая описана в «Илиаде». Гомер стал символом, великим поэтом древности, существование которого было сомнительно, но к которому испытывали должное уважение.
116
Armando Petrucci, «La concezione Cristiana del libro fra VI e VII secolo», in Libri e lettori nel medioevo: Guida storica e critica, a cura di Gugliermo Cavallo (Laterza: Roma, 1989).
Тем временем на востоке империи Гомера по-прежнему читали, и книги его вошли в обиход и занимали отдельную нишу в сознании византийцев. Несмотря на то, что подробно разбирались лишь некоторые фрагменты его поэм, и знание его сочинений на деле свелось к знанию общего сюжета и нескольких цитат, Гомер продолжал оказывать сильнейшее влияние на культуру Византии. Одним из подтверждений этого влияния являются, как ни странно, многочисленные попытки опровергнуть его истории, полностью или частично. В глазах светил византийской филологии труды Гомера оставались образцами возвышенной литературы, достойными подражания; но появилось несколько других текстов, претендовавших на подобное к себе отношение, а это, в свою очередь, способствовало росту числа литературы несколько худшего качества.
Так, по сведениям Прокла, занимавшегося историей литературы (к сожалению, время его работы не определено чётко и может датироваться как II, так и V веком н. э.), существовало несколько эпических поэм, сочинённых во времена Гомера или ранее, на материале которых сам Гомер, возможно, и разработал свои всем известные тексты. От шести произведений, посвящённых теме Троянской войны, до нас дошло лишь несколько отрывков; однако список, перечисляющий их названия, сохранился в рукописи «Илиады», хранящейся сейчас в Венеции [117] . Самый объёмный из этих шести текстов называется «Киприя» и представляет собой в некотором роде предысторию «Илиады»: действие там начинается с суда Париса, когда Афродита сулит молодому троянцу любовь прекраснейшей из смертных женщин в обмен на то, что он назовёт её, Афродиту, прекраснейшей из богинь. Далее есть текст, действие в котором начинается с похорон Гектора и заканчивается смертью Ахиллеса и спором Улисса и Аякса о том, кто заберёт его доспехи. «Малая Илиада», чьё авторство, как уже упоминалось выше, некогда приписывалось Гомеру, рассказывает о том, как спор о доспехах разрешился в пользу Улисса, и заканчивается ввозом в Трою деревянного коня. Повествование продолжает «Разграбление Илиона», где описывается взятие Трои. Книга завершается жертвоприношением Поликсены (жительницы Трои, на которой, полюбив её, хотел жениться Ахиллес, но был предательски убит Парисом, когда, безоружный, пришёл для бракосочетания) над кенотафом Ахиллеса; убийством сына Гектора Улиссом; и, наконец, отплытием греков, устрашённых разгневанной Афиной. Дальнейшее развитие судеб героев троянской войны описывается в пяти книгах, называемых «Возвращения». Путешествие Менелая в Египет, к берегам которого буря прибила направлявшиеся домой корабли, и его успешное прибытие обратно в Спарту; предостережение о грядущей смерти от руки жены Клитемнестры и её любовника Эгисфа, которое даёт Агамемнону призрак Ахиллеса; кораблекрушение и гибель Аякса; долгая дорога домой Неоптолема, сына Ахиллеса. О жизни Улисса после описанных в «Одиссее» странствий повествует «Телегония». Похоронив умерщвлённых женихов Пенелопы, Улисс отправился в последнее предсказанное ему Тиресием путешествие [118] , где он женился на царице, выиграл войну, вернулся в Итаку и был, подобно Эдипу, убит там собственным сыном от Цирцеи, Телегоном, который отправился на поиски отца и, высадившись в Итаке, но не зная, что это Итака, стал разорять земли местных жителей. Улисс погиб, встав на защиту своего государства; Телегон же, узнав о трагической ошибке, вместе с Пенелопой и Телемахом вернулся к матери, которая наделила всех троих бессмертием [119] .
117
Venetus Marcianus: Facsimile of the Codex, with a Preface by John Williams White and an Introduction by Thomas W. Allen (Archeological Institute of America: Boston, Mass., 1902).
118
Одиссея, XI:138-143.
119
Cf. Alan James, Introduction to Quintus of Smyrna, The Trojan Epic: Posthomerica (Johns Hopkins University Press: Baltimore and London, 2004).