Гомер: «Илиада» и «Одиссея»
Шрифт:
Появление мёртвых поистине вселяет страх, однако по сравнению с угрожающего вида стенающими духами те, с кем далее беседует Улисс, спокойны и отрешены. Наиболее сильное воздействие на читателя оказывает именно рой призраков — Гомеру это известно, потому он к концу эпизода повторяет описание, причём практически теми же словами:
…толпою бесчисленной души слетевшись, Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным [164] .164
Одиссея, XI:632-633.
Леденящая кровь сцена явления мёртвых, в толпе которых смешиваются и возраста, и пол, и богатые соседствуют с бедными, впечатляла многие поколения читателей. К концу XIV
165
Jean le F`evre исп. выраж. danse macabr'e впервые в 1376 г. в стихотворении Le resit de la mort. Cf. Paul Binski, Medieval Death: Ritual and Representation (Cornell University press, Ithaca N.Y., 1996).
166
Hellmut Rosenfeld, Der mittelaltische Totentanz, (B"oh lau Verlag: Wien, 1954).
Читая «Одиссею», мы глазами Улисса видим рой воющих и стенающих призраков, вызванных жертвенными возлияниями Улисса. Но для понимания этой сцены важно не только осознавать, что смерть — это судьба каждого человека; Гомер замыкает круг жизни, изображая в числе мёртвых и младенцев, тех, кого смерть забрала фактически до жизни.
В VI Песне «Илиады», когда Главк, бьющийся на стороне троянцев, на обагрённом кровью поле брани встречает Диомеда, которому суждено стать его другом, он в ответ на насмешки грека отвечает:
Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков: Ветер одни по земле развевает, другие дубрава, Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают: Так человеки: сии нарождаются, те погибают [167] .Духи, вышедшие навстречу Улиссу, подобны осеннему вихрю. Главк сравнивает мёртвых с опавшими листьями, но и напоминает, что после осени непременно придёт весна — этой надежды нет в «Одиссее».
167
Илиада, VI:146-149.
Подобным же образом призрачный рой окружает в подземном царстве Энея в «Энеиде». Если у Гомера духи спускаются к Улиссу, то у Вергилия они толпятся на берегу, к которому подплывает его корабль, вынужденные столетие ждать прежде, чем им будет позволено пересечь воды (у современного читателя это, возможно, вызовет ассоциации с потоком беженцев). Тяжёлая, гнетущая сцена заканчивается одной и самых знаменитых и самых прекрасных строк Вергилия:
Жёны идут, и мужи, и героев сонмы усопших, Юноши, дети спешат и девы, не знавшие брака, Их на глазах у отцов унёс огонь погребальный. Мёртвых не счесть, как листьев в лесу, что в холод осенний Все умоляли, чтоб их переправил первыми старец. Руки тянули, стремясь оказаться скорей за рекою [168] .168
Энеида, VI:306-314.
Вслед за Гомером Вергилий использует сравнение с листьями из «Илиады», отнеся его к толпам мёртвых, какими они были описаны в «Одиссее». Таким образом, два гомеровских образа у Вергилия накладываются друг на друга, соединяются; видя бесчисленное множество мужчин и женщин, расстающихся с жизнью, как расстаётся с ветвью лист, осень за осенью, читатель понимает: когда-нибудь и я стану одним из них.
Видение Вергилия живо в памяти Данте, когда мастер пишет свою «Божественную комедию». Как и Улисс и Эней до него, Данте, ведомый Вергилием, проходит врата Ада и оказывается на берегу Ахерона, где стоят в ожидании толпы мёртвых.
КакПо Гомеру, жизнь и смерть чередуются, накатывая, как прибойная волна, и отходя вновь; акцент у него делается на циклическую природу существования всего живого. По Вергилию, число мертвецов столь же велико, сколь число опавших осенних листьев — акцент делается на количестве. Наконец, Данте к наблюдениям за вечным движением жизни и идее бесчисленности живых и мёртвых добавляет собственные размышления об отдельно взятой судьбе, о том, что каждый лист должен отжить своё.
169
Божественная Комедия, Ад, II:112-114.
В романе Андре Мальро 1930 года «Королевская дорога» главный герой, умирая, произносит следующие слова: «Смерти… нет… Есть только… я… и я… умираю…» [170] Так же и Данте: он настаивает на том, что глагол «умирать» должен иметь лишь одну форму спряжения — первое лицо, единственное число. Там, где у Вергилия листья падают (cadunt), у Данте они отрываются и улетают прочь (si levan) — таким образом, Данте как бы наделяет листья и, по ассоциации, людские души, собственной волей к движению [171] . Данте словно утверждает: мы смертны и не можем уйти от смерти, но как мы расстанемся с жизнью — решать нам. Фактическая сторона смерти — нечто предопределённое; однако лицо смерти для каждого человека своё. (Во втором круге Ада души тех, кто грешил похотью, кружатся вихрем на завывающем ветру, но у каждой души есть своя история).
170
Andr'e Malraux, La voie royale (Bernard Grasset: Paris, 1930).
171
Cf. Eugenio N. Frontiga «Canto III: The Gate of Hell» in Lectura Dantis: Inferno, edited by Allen Mandelbaum, Anthony Oldcorn and Carles Ross (University of California Press: Berckeley, 1998).
Прочтение Гомера через Вергилия и затем Данте нашло отражение у более поздних авторов. Так, Мильтон в своём «Потерянном Рае» использовал образ, предложенный Вергилием, чтобы изобразить легионы Сатаны на берегу Огненного моря:
…бойцам, валяющимся, как листва Осенняя, устлавшая пластами Лесные Валамброзские ручьи, Текущие под сенью тёмных крон Дубравы Этрурийской. [172]Прошло двести лет после публикации «Потерянного Рая» — и Поль Верлен вернулся к аллегории Главка в своём стихотворении «Осенняя песнь»:
172
Потерянный Рай, I:302 (в пер. А. Штейнберга).
Джеральд Мэнли Хопкинс, современник Верлена, обратился с этим образом к ребёнку, вопрошая:
Маргарет, иль ты печалишься, Что облетает золочёный лес? Иль будто что-то есть в листве С судьбой людскою схоже… [174]173
Перевод Ксении Рагозиной. Paul Verlain, «Chanson d'Automne».
174