Гомер: «Илиада» и «Одиссея»
Шрифт:
Единственное исключение из всего вышесказанного — Данте. Он стал первым писателем, жившим в эпоху Возрождения и, тем не менее, превозносимым современниками так же, как великие мастера Греции и Рима. Стоит отметить, что у него самого это не вызывало удивления:
О Музы, к вам я обращусь с воззваньем! О благородный разум, гений свой Запечатлей моим повествованьем! [150]Однако Данте знал, что он не в силах поведать свою историю без божественного вдохновения. Гомер первым позиционировал себя не как автора поэм, но как исполнителя того, что продиктовал ему некий божественный голос. И «Илиада», и «Одиссея» открываются обращением аэда к музе: он просит её воспеть гнев одного человека и хитрость другого. Однако эти два начала различаются в том, что в «Илиаде», более раннем тексте, Гомер как бы остаётся в тени, предоставляя музе речь его устами; в «Одиссее» же он сам является слушателем и просит музу петь ему. Вергилий и Данте строят свои
150
Божественная комедия. Ад, II:7-9 (цитируется в пер. М.Л. Лозинского).
151
Энеида, I:8.
152
Божественная комедия, Ад, II:7-9.
Гилберт Кит Честертон отметил однажды, что вовсе не обязательно читать классиков, чтобы знать, что они классики; достаточно сознавать, какую важность для многих поколений читателей несут Сервантес, Шекспир или Достоевский, чтобы признавать в них «важных» писателей. Когда мы понимаем, что хотим сами прикоснуться к их творчеству (если такое вообще происходит), на знание общего характера о том, что данная книга принадлежит перу классика, накладываются наши собственные суждения, как-то: мне нравятся (или не нравятся) книги Гомера и посыл, заложенный в них. Данте был знаком лишь с теми произведениями классиков, которые были доступны на латыни (в основном — с Горацием, Сенекой и, конечно, Вергилием). С великими греками, которых в «Божественной комедии» Вергилий представляет как своих близких товарищей (Еврипид, Антифон, Симонид, Агафон «и несколько других, увенчанных лавровыми венками»), Данте знаком не более чем понаслышке. Ни Софокл, ни Эсхил не упомянуты у него, так как в XIV веке их имена были забыты, и Данте их попросту не знал (впрочем, даже об Еврипиде ему было известно лишь имя — возможности ознакомиться с сочинениями Еврипида у него не было [153] ).
153
Jean-Christophe Saladin, La Bataille du grec `a la Renaissance, 2e triage revu et соrrig'e (Les Belles Lettres: Paris, 2000).
Данте и его современники принимали вековую славу Гомера как должное. Его поэмы они читали (если читали) в переводе на латинский язык (отметим «Ilias Latina», популярный в то время анонимный пересказ «Илиады», датированный предположительно I веком н. э.). У Петрарки хранилась греческая рукопись Гомера: он не мог её прочесть, но относился к ней с благоговением и другу, приславшему этот манускрипт из Константинополя, писал: «Твой Гомер лежит рядом со мной; он нем ко мне так же, как я глух к нему. Как часто целовал я его, восклицая — Великий муж! Как бы я хотел внять твоим словам!» [154] По предложению Петрарки и не без помощи Боккаччо друг обоих Леонцио Пилато, монах из Калабрии, грек по происхождению, перевёл обе поэмы Гомера на латынь — однако перевод этот был весьма и весьма плох [155] .
154
Francesco Petrarca, Familiarum rerum, XVIII:2.
155
Jacob Burkhart, The Civilization of the Renaissance in Italy, translated by S.G.C. Middlemore (Random House: New York, 1954).
Данте познакомился с Гомером через Вергилия. Как отмечает Джордж Стайнер, «пусть даже он не знал греческого и не мог ни одного греческого сочинения прочесть в оригинале, его гений как поэта и провидца подсказал ему, что за «Энеидой» стоит Гомер» [156] . В этом смысле Вергилий был не только проводником Данте в Аду, но также источником, из которого Данте почерпнул своё вдохновение; благодаря Вергилию Данте получил возможность насладиться, пусть и косвенно, произведениями Гомера. Кроме этого Вергилий был для Данте тем, кто увидел в обширной Римской Империи культурное единство. А ведь в эпоху Данте мир также стремился к цельности: к единению духовному, над которым стоял избранный Богом Папа, и светскому, подвластному избранному Богом императору. И Папа, и император подчинялись законам Господа и диктовали эти законы простым людям, так что тот, кто нарушил какой-либо закон, должен был либо понести искупительное наказание, либо (за очень серьёзный проступок) быть обречённым на страшную вечную кару.
156
George Steiner, «Introduction» to Homer in English.
В соответствии с этим «Божественная комедия» разделена на три пространственных континуума. Первый — Ад — это место, предназначенное для тех, кому нет прощения; оно представляет собой некую воронку, протянувшуюся от Северного полушария до центра земли. Второй — Чистилище — место, где души могут искупить свои земные грехи; это гора на острове в Южном полушарии. Наконец, третий — это Рай, находящийся непосредственно под десятью
«Божественная комедия» Данте как литературное произведение вобрала в себя множество элементов из сочинений других авторов, от Гомера (через Вергилия) до описаний в арабской литературе путешествия Мухаммеда в другой мир, «Мираж» (эта книга была переведена на кастильский по приказу Альфонса X, а затем получила распространение на латыни, французском и итальянском — последнюю версию, скорее всего, и читал Данте). «Божественная комедия» Данте подобна величайшему архитектурному памятнику — однако краеугольному камню этого шедевра имя Гомер.
Гомер в Аду
Шумно, дорогой мой! И все эти люди…
Гомер, описывая царство мёртвых, не упоминает никаких подробностей. Преисподняя в «Одиссее» предстает как некое обобщённое место, где пребывают души умерших, а властелин над ними — Аид. Туда отправляется Улисс по требованию Цирцеи, которая после года пленения наконец решает отпустить его — однако прежде наказывает ему «проникнуть / В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона, / Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким, / Душу Тиресия фивского… вопросить там». Улисс тогда восклицает в страхе: «Кто ж, о Цирцея, на этом пути провожатым мне будет? В аде ещё не бывал с кораблём ни один земнородный» [157] .
157
Одиссея, X:490-493 и 501-502.
Цирцея даёт Улиссу подробные указания. Гонимый северным ветром, его корабль достигнет тёмных пустынных берегов рощи Персефоны. Оттуда он должен спуститься в царство Аида к водам реки Ахерон, в которую впадают два потока: река Огня и река Слёз (рукав Стикса, реки Ненависти). Здесь Улисс совершит возлияния мёртвым и станет ждать их появления, пока не возникнет призрак Тиресия, который и подскажет герою, как ему вернуться в Итаку [158] . Улисс в точности следует указаниям Цирцеи [159] . (Позже, в песне двадцать четвёртой, описано второе путешествие в царство мёртвых, когда Гермес провожает туда души умерщвлённых женихов Пенелопы: «Мимо Левкада скалы и стремительных вод Океана, / Мимо ворот Гелиосовых, мимо пределов, где боги / Сна обитают, провеяли тени на асфодилонский / Луг» [160] . Таким образом, получается, что в Ад ведёт несколько дорог.)
158
Одиссея, X:553-595.
159
Одиссея, XI.
160
Одиссея, XXIV:11-14.
Описание, предложенное Гомером, являет нашему мысленному взору Ад, никоим образом не структурированный: здесь, словно старики в богадельне, бродят бестелесные души; в основном они безразличны к происходящему вокруг, хотя некоторые из них с сожалением вспоминают о том, что осталось в земной жизни. Других боги обрекли на чудовищные муки: Тантал мучим голодом и жаждой, но не может утолить их, так как вода уходит, а ветвь с плодами отстраняется от него; Сизиф поднимает в гору камень, который всё время скатывается вниз… Несмотря на то, что в VI веке до н. э. поэт-лирик Пиндар отметил в царстве мёртвых области, в которых, по его мнению, обитают счастливые души [161] , по Гомеру, усопшие никогда не бывают довольны своей судьбой. «Утешения в смерти мне дать не надейся, — восклицает Ахиллес при встрече с Одиссеем. — Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, / Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, / Нежели здесь над бездушными мёртвыми царствовать, мёртвый» [162] (это сожаление созвучно изречению из Экклезиаста 9:4 — «Живой пёс лучше мёртвого льва»).
161
Pindar, fragment 129.
162
Одиссея, XI:488-491.
Вергилию гомеровское представление Царства мёртвых показалось недостаточно объёмным. В «Одиссее» у Улисса, которому Цирцея подробно описала, как добраться до обиталища Аида, нет иного выбора, кроме как следовать её наставлениям. Двенадцати строк оказывается достаточно, чтобы описать его путешествие; следующих затем шестнадцати — чтобы передать его обращение к мёртвым. Затем, как и предсказывала Цирцея, на зов является наводящая ужас толпа призраков:
Души усопших, из тёмныя бездны Эреба поднявшись: Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев. Дев молодых, о утрате недолгия жизни скорбящих, Бранных мужей, медноострым копьём поражённых смертельно В битве и брони, обрызганной кровью, ещё не сложивших. Все они, вылетев вместе бесчисленным роем из ямы, Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным [163] .163
Одиссея, XI:37-43.