Гомер: «Илиада» и «Одиссея»

Мангель Альберто

В 1908 году английский поэт Роберт Брук попытался сблизить символическое (или «поэтическое») и историческое (или «реалистическое») прочтения Гомера в сонете из двух частей. Он задумал этот сонет как воображаемый финал «Илиады». Несмотря на то, что Брук вовсе не был так предан военному делу (хотя умер всё же на пути к месту сражения в Дарданеллах в 1915 году, от заражения крови), он вошёл в историю как военный поэт благодаря знаменитым первым строчкам его стихотворения «Солдат», написанного в год его смерти: «И если я умру, то думай обо мне, / что где-то там, в чужом краю, есть уголок земли, / что вечно будет Англией».

А вот тот самый сонет, «Менелай и Елена»:

I

В горячке победитель Менелай ворвался В дворец Приамов, чтоб мечом насытить и забыть Десятилетнюю к неверной ненависть. Через руины, трупы, дым он пробирался — Неумолим, решителен, жесток — К покоям внутренним: и вот Он пред дверями спальни ненавистной предстаёт. Пылающий

как разъярённый бог. Но в спальне одна, с безмятежностью грезящей девы. На ложе высоком прекрасная дремлет Елена… Как мог позабыть он изгиб её шеи желанной? Он меч уронил, вдруг охвачен усталостью странной. И целовал её стопы, встав перед ней на колени — Преданный рыцарь подле своей королевы.

II

А что же дальше? Пой, поэт! Про путь домой, про долгие супружеские годы, Про то, как мучили Елену роды: Уж так положено в законном браке — чадо за другим! Как был порою Менелай невыносим, Когда он пьяный хвастал и болтал, Что сотню Трой в былые годы осаждал: Как стала некрасивою Елена, Менелай — бессильным и глухим. Он часто думает — и что он делал в Трое? И как Парис мог соблазниться на такое? Елена часто плачет, вороша былое, Сухие губы шепчут имя дорогое… Так и живут — старик ворчит, Елена причитает. А что Парис? — Парис спокойно почивает [340] .

340

Перевод Лидии Кисляковой (Rupert Brook, The Collected Poems).

Гомер как история

…Но там, где стены Илиона я искал, Пасётся мирная овца и черепаха проползает. Лорд Байрон, «Дон Жуан»

Генрих Шлиман, археолог-любитель, умерший в тот же год, что и Ницше, считал «Илиаду» не только уникальным поэтическим произведением, но и историческим документом. Хотя он был склонен считать Гомера реальной личностью, всё же подлинность его существования интересовала Шлимана гораздо меньше, чем фактическая подлинность содержания его поэм. Шлиман был уверен, что если правильно дешифровать книги Гомера, то окажется, что порождение поэтического воображения может указать нам точный путь к реальному местоположению Трои!

По словам самого Шлимана (хотя, как он сам признавался, у него была склонность привирать и преувеличивать), его страстное увлечение Гомером началось в раннем детстве, когда отец рассказывал ему перед сном о приключениях гомеровских героев. Эти истории настолько поразили воображение мальчика, что однажды на Рождество, когда ему было десять, он подарил своему отцу «плохо написанное сочинение на латыни о главных событиях троянской войны и приключениях Улисса и Агамемнона» [341] . Но семья не могла обеспечить учёбу мальчика в колледже, и вместо этого в возрасте четырнадцати лет его отдали в ученики к деревенскому бакалейщику, где он быстро позабыл большую часть из того, что учил дома.

341

Heinrich Schliemann, Troy and Its Remains: A Narrative of Researches and Discoveries Made on the Site of Illium and in the Trojan Plain, edited by Philip Smith [translated by L. Dora Schmitz, 1875] (Arno Press: New York, 1976).

Одной из самых ярких личностей в деревне, где жил Шлиман, был молодой человек, работавший подмастерьем у мельника, — он изучал когда-то классические дисциплины, но потом стал жалким пьяницей. Ходили слухи, что он был исключён из школы за плохое поведение, и его отец — протестантский священник — в наказание заставил его учиться мельничному делу. В отчаянии молодой человек стал выпивать, но, однако, не забыл о Гомере. Однажды вечером пьяный мельник, пошатываясь, зашёл в лавку, где работал Шлиман, и, к величайшему удивлению мальчика, прочитал добрую сотню строк на древнегреческом, выразительно и ритмично. Шлиман не понял ни единого слова, но музыкальность этих стихов настолько впечатлила его, что он расплакался и просил молодого человека повторять их снова и снова, в качестве платы подливая ему в стакан бренди. «С того самого момента, — признавался он, — я постоянно прославляю Бога, по чьей высочайшей милости я до сих пор имею счастье изучать историю и культуру Греции» [342] .

342

Ibid.

Болезнь лёгких не позволила Шлиману продолжать работу в бакалее, и в поисках новой работы он отправился в Гамбург, где нашёл место дневального на судне, отправляющемся в Венесуэлу. Во время шторма судно село на мель у берегов Голландии, и Шлиман, полагаясь на милость судьбы, объявил, что будет жить в Голландии. Так он обосновался в Амстердаме и стал зарабатывать на жизнь делопроизводством. Он решил изучать языки и довольно быстро и успешно овладел английским, французским, голландским, испанским, итальянским, португальским и русским, но только в 1856 году, уже в возрасте тридцати четырёх лет, он с жаром окунулся в изучение греческого. Но через некоторое время удача в делах покинула его, и количество выгодных деловых предложений резко сократилось. Перечисляя свои многочисленные приключения, Шлиман не уточнял, что это были за выгодные деловые

предложения, но из его обширной переписки выяснилось, что он был замешан в различных противозаконных предприятиях: торговле селитрой для оружейного пороха во время Крымской войны, скупке золота у калифорнийских золотоискателей в период золотой лихорадки, скупке и продаже хлопка во время гражданской войны в Америке [343] . Наконец разбогатев, Шлиман смог позволить себе осуществить свою мечту — отправиться в Грецию и исследовать места, воспетые Гомером. В этом он был на удивление удачлив. В 1873 году, используя «Илиаду» в качестве путеводителя, Шлиману удалось отыскать и раскопать легендарный город Трою под небольшим городком Хиссарлик, на северо-западе современной Турции — причём не один, а целых девять пластов троянских городов.

343

Michael Wood, In Search of the Trojan War (BBc Books: London, 1985).

Открытие было поистине фантастическим. Однако, хотя сам он уверял в обратном, Шлиман не сразу нашёл верное местоположение Трои. Со времён семнадцатого века почитатели Гомера мечтали о возможности найти «Город царя Приама о шести вратах», как называл его Шекспир в драме «Тройлий и Крессида». Джон Сандерсон, посол королевы Елизаветы, писал, что он дважды пытался отправиться на поиски Трои, первый раз в 1584, а затем в 1591 годах, но, увы, безуспешно. На протяжении восемнадцатого и девятнадцатого столетий поиски время от времени возобновлялись. В 1769 году Роберт Вуд опубликовал книгу под названием «Размышление о творческом гении Гомера». Там не было точных указаний на место расположения города, но описывались возможные топографических изменения, которые могли произойти со времён Гомера [344] . Как мы знаем теперь, эта информация была вполне достоверной. Пятьдесят лет спустя археолог- теоретик Чарльз Макларен справедливо предположил, что Троя могла находиться в Хиссарлике, а первые серьёзные раскопки на этом месте начал Фрэнк Калверт, английский учёный, проживший всю свою жизнь в Турции. Поначалу Шлиман считал, что Троя находится в другом месте, но в итоге согласился с мнением Калверта, и они начали раскопки вместе.

344

Ibid.

Однако вскоре Калверт и Шлиман потерпели неудачу. Калверт публично выразил мнение, что между доисторическим периодом существования города и так называемым архаическим периодом приблизительно 700 года до н. э. существует значительный разрыв. Другими словами, не было никаких свидетельств жестоких и бурных событий, произошедших около 1200 года до н. э., — то есть ничто не могло подтвердить сам факт троянской войны. Шлиман был в ярости. Он обвинял Калверта в том, что тот «подлый злодей… клеветник и лжец». Несколько недель спустя Шлиман нашёл подтверждение своим собственным догадкам. 31 мая 1873 года он выяснил, что именно в том пласте, из-за которого случился раздор, была скрыта гомеровская Троя, хранившая несметные сокровища. Там нашли огромные медные чаши, полные золота, серебряные чаши и вазы, медные наконечники копий и изумительную коллекцию золотых украшений: кольца, браслеты, серьги, диадемы и повязку на голову, усыпанную драгоценностями. Фотография, запечатлевшая триумф дерзкого дилетанта, стала впоследствии очень знаменитой. На ней — его красавица жена София Шлиман, облачённая в «украшения Прекрасной Елены» [345] . Хотя эти сокровища учёные относят прямо к эпохе гомеровской Трои, Шлиман собирал их в течение долгих недель, в разных местах, и только потом их собрали воедино, чтобы убедиться, что они являются частями целого. К сожалению, с тех пор как фрагменты неизвестным образом исчезли в Берлине в 1945 году, дальнейшее их изучение стало невозможным. Всё, что сохранилось сегодня от легендарного золота Трои, — это пара золотых серег, ожерелье, несколько колец и пара пряжек, выставленных сегодня в Археологическом музее в Стамбуле.

345

Ibid.

Профессиональные археологи и учёные были в ярости от дерзости Шлимана и пытались помешать организованным им раскопкам. Мэтью Арнольд, к примеру, обозвал его «нахальным дилетантом». А востоковед Джозеф-Артур де Гобинье сказал, что он просто-напросто шарлатан. Эрнст Кертис, участвовавший в раскопках Олимпии, окрестил его мошенником. Так или иначе, открытие Шлимана вызвало бурные дискуссии в учёных кругах. С одной стороны, академики были возмущены наглым вторжением невежд в их профессиональную сферу, но с другой стороны, это открытие не могло не затронуть все области гуманитарного знания, оно показало, что «чистая поэзия» может быть не просто плодом воображения, но и отображать историческую действительность. Наиболее серьёзное критическое возражение состояло в том, что «Илиада» и «Одиссея» были созданы спустя века после героической эпохи Греции, а те доклассические, далёкие и смутные времена недостижимы для университетских штудий. Наконец, учёные поставили под вопрос, является ли Троя, найденная Шлиманом, той самой гомеровской Троей. Как мы знаем сегодня, «та самая» Троя — это пласт раскопок, названный Троя VIIa.

Остаётся только признать, что в сравнении с головокружительной смелостью предприятия Шлимана вся эта академическая критика больше похожа на пустые пререкания в адрес кого-то, кто обнаружил кроличью нору, ведущую в Страну Чудес, и упрёки счастливцу за то, что это не есть именно тот вход, через который Алиса сама спустилась. Но Шлиман был непоколебим. Он именовал найденные им руины «Троя — город, осаждённый Агамемноном», а драгоценности — «сокровища царя Приама». Шлиман писал, что они были «названы согласно той традиции, которая звучит у Гомера; и до тех пор, пока не докажут, что Гомер ошибался, и последнего царя Трои звали Смит, я буду называть свои находки именно таким образом» [346] .

346

Цит. по: Philip Smith's Introduction to Heinrich Schliemann, Troy and Its Remains.