Гомер
Шрифт:
приключения Телемаха и самого Одиссея, причем первые 8 песен очень похожи на
авантюрный роман, а песни XIII-XXIII – на роман семейный.
Роман отличается от героической поэмы не тем, что действующие в нем лица уже не
могут называться героями, и не тем, что они не могут идеализироваться (героям романа
может быть свойственна любая степень идеализации, как и полное ее отсутствие или,
наоборот, осуждение героев), и не тем, что в романе изображается быт (понятие
весьма условное, так как быт в разные эпохи разный, и без него вообще не может
существовать человек, как не существуют без него гомеровские герои). Различие романа с
героической поэмой в основном социально-историческое. Роман возникает только тогда,
когда отдельная личность уже освобождается от родовых авторитетов и тем самым от
мифологии, которая их отражает и своеобразно воспроизводит. Эта личность начинает
проявлять свою собственную иниациативу, становясь в разнообразные отношения как к
другим личностям, так и ко всему обществу, или к тем или иным общественным
коллективам. Вот тут-то и возникает тот быт, о котором говорят теоретики романа. Это не
есть быт вообще, но быт, в котором живет та или иная личность, освобожденная от
подавляющего ее родо-племенного коллектива и входящая в какой-нибудь новый
коллектив, уже предоставляющий ей ту или иную степень частной инициативы. Такой
[184] быт разрисовывается, конечно, уже гораздо более реалистически и на нем уже
совсем необязательна печать старых родо-племенных, мифологических или каких бы то
ни было вообще надличных авторитетов. Такого рода быт изображается гораздо больше в
«Одиссее», чем в «Илиаде».
Прежде всего это то место «Одиссеи, где Телемах после долгого путешествия
возвращается домой и встречает своего пастуха Евмея (Од., XVI, 12-29). Евмей еще
раньше заметил, что собаки не залаяли на пришельца, а, наоборот, стали к нему ласкаться.
Когда же он воочию узнал Телемаха, то от изумления и нахлынувших чувств радости он
роняет на землю сосуды, в которых смешивал вино с водою, обнимает Телемаха и
начинает его горячо целовать и в голову, и в глаза, и в руки, сам заливаясь слезами
радости, подобно тому, как отец радостно встречает своего сына после 10-летней разлуки.
Далее – опознание Одиссея его старой няней (Од., XIX, 467-490). Когда Евриклея
моет ноги неведомому страннику, она еще не знает, что это Одиссей. Но вот она замечает
шрам на ноге Одиссея от ранения, полученного им еще в детстве. И сразу она выпускает
из рук ногу Одиссея, эта нога ударяется о таз с водой. Медный таз звенит, и вода
проливается на пол. У самой
сердце у нее сразу и радость и скорбь. Чуть оправившись, она обращается к Одиссею со
словами радости и ласки. Но тот хватает ее за горло, велит прекратить свою речь и
шепотом начинает рассказывать ей о своих планах.
Наконец сцена, в которой Одиссей убивает одного из женихов, Евримаха (Од., XXII,
82-89). Когда разозленный Евримах выхватил меч, чтобы убить Одиссея, тот ранит его из
своего лука в сосок, но так, что стрела доходит до печени. Евримах выпускает меч из
своих рук, шатается, падает, задевая собою стол и роняя на пол посуду, ударяется лицом об
пол, начинает судорожно биться пятками о кресло и, наконец, испускает дух.
Все такого рода описания гораздо больше похожи на роман, чем на героическую
поэму.
3. Лирика. Но Гомер выходит далеко за пределы и самого эпоса. У него очень много
лирических мест. Причем его лирика бывает и близкой к эпосу, и далеко от него
отошедшей.
а) Воинственно-патриотическая лирика. Когда в истории греческой литературы
излагается лирика, то обыкновенно начинают с тех ее видов, которые и по своему
настроению, и по своей метрике еще близки к эпосу. Именно наиболее близким к эпосу
типом лирики является элегия военно-агитационная. Тут обычно приводятся имена
первых греческих лириков Каллина и Тиртея. В «Илиаде» (ХШ, 95-124, 231-238)
Посейдон энергично агитирует среди греческих героев, чтобы: они отбили наступление
троянцев, обращаясь к ним с воодушевленными и прямо-таки горячими речами. Здесь нет
никакой [185] разницы с упомянутыми Каллином и Тиртеем, тем бблее, что они являются
современниками последних этапов разбития гомеровского эпоса.
В «Илиаде» (XXII, 71-76) Приам, удерживая Гектора от битвы, рисует ему, между
прочим, в своей пространной речи, как прекрасен юноша, раненый и умирающий на поле
сражения, и как безобразен в том же самом положении старец. Эта мысль и эти образы
раненого юноши и старца целиком находим у Тиртея, представителя уже не эпоса, но
лирики, а именно элегии во фрагменте 10, ст. 21-30. В науке даже спорили о том, повлиял
ли здесь Гомер на Тиртея или Тиртей на Гомера. Но в данном случае важно совпадение
двух жанров, которое стало возможным только потому, что эпический стиль у Гомера – не
просто эпический, но очень сложный и даже смешанный эпический стиль.