Гомер
Шрифт:
такое, какое бывает у взрослого в отношении ребенка или подростка.
Тут кроется у Гомера очень тонкое отношение ко всему общинно-родовому строю и к
его идеологии, т. е. мифологии. И тут невозможно никакое упрощение, никакое
формалистическое противопоставление стилей.
Критицизм и любовь, сниженная расценка и нежность, оценка жизни как детской и
возвышенное к ней отношение, разоблачение и покровительство, снисходительность – вот
та замечательная игра и борьба
образует у него собою характеризуемый нами свободный эпический стиль.
5. Тонкая юмористика, доходящая до благодушной иронии, и в то же время
наивная серьезность. Ту же самую борьбу и единство противоположностей в
художественном стиле Гомера необходимо характеризовать еще и с другой стороны. Дело
в том, что по обеим гомеровским поэмам разлита особого рода тонкая юмористика.
Эта юмористика не всегда невинна. Иной раз она вполне определенно дорастает до
самой настоящей иронии, хотя, правда, всегда благодушной. Никакого сарказма или
злопыхательства в художественном стиле Гомера мы не найдем. Но иронии можно найти у
Гомера сколько угодно. Русский исследователь середины прошлого века И. Пеховский
написал целую книгу на латинском языке под названием «Об иронии в «Илиаде».
Возьмите, например, такую благодушную личность, как Нестора. Он славится в
«Илиаде» своей мудростью и еще, больше того, постоянной любовью к разговорам, где
надо и где не надо. Пожалуй, в этой фигуре есть не только нечто юмористическое, но даже
и ироническое. Эта всегдашняя важность и почтенность Нестора, его разговорчивость, его
манера вмешиваться во все, правда, всегда корректно производит какое-то ироническое
впечатление.
Обольщение Зевса Герой на горе Гаргаре невозможно принять за что-либо серьезное.
В изображении этой мелкой зависимости Зевса от прелестей Геры есть что-то слегка
комическое, хотя и весьма добродушное; и в то же самое время здесь нельзя не заметить
со стороны поэта той легкой иронии, которая придает невинную прелесть всему этому
«обольщению».
Когда начинает разгораться ссора между Иром и Одиссеем, в той кабацкой
атмосфере, которую создали в доме Одиссея женихи, то вдруг говорится (Од., XVIII, 34),
что эта ссора не [207] укрылась от «Антиноевой силы священной». Эта «Антиноевая сила
священная», метонимически употребляемая вместо имени «Антиной», может быть, и
понимается у Гомера буквально в применении к какому-нибудь Алкиною, царю феаков
(Од., VIII, 385), но в применении к буйным женихам, грабителям и пьяницам, подобное
выражение можно понимать только иронически.
Юмор и ирония
которую мы называем свободным эпическим стилем.
Но опять-таки здесь ни в коем случае нельзя впадать в какую-нибудь крайность:
принижать гомеровской серьезности никак нельзя. В том-то и заключается вся
удивительная сложность и в то же время так непосредственно воспринимаемая простота
художественного стиля Гомера, что ирония и юмор сплетаются и даже отождествляются с
весьма серьезным отношением к жизни. Ахилл гневается всерьез, и заваливает он все поле
сражения троянскими трупами. Да и Одиссей укладывает женихов и казнит неверных слуг
тоже всерьез, а не ради юмора. И вообще содержание обеих поэм в основном весьма
серьезное, даже трагическое, тут не до шуток и не до комедий. Но надо сказать, что вся эта
серьезность какая-то наивная. Все это есть то, что можно называть детством человечества.
Ирония и юмор, столь обильно представленные у Гомера, самым причудливым
образом переплетаются у него с этим серьезным отношением к жизни, как бы это
отношение ни было наивным.
6. Бодрая жизнерадостность и неутомимость, несмотря на постоянные
страдания и несчастья. Это здоровое и наивное сознание гомеровского грека, может
быть, определяет собою также и бросающуюся в глаза его жизнерадостность, его вечную
бодрость и неутомимость и какую-то безболезненность в перенесении страданий.
Страданий у Гомера изображено очень много. Можно сказать, что обе поэмы прямо
переполнены изображением человеческого страдания. Но в то же время у Гомера поражает
эта бесконечная выносливость и оптимизм, не покидающие его героев в самые
трагические минуты их жизни.
Вспомним «многострадального» Одиссея, ушедшего на войну тотчас же после
вступления в брак и рождения ребенка и терпевшего все невзгоды войны и послевоенного
скитальчества целые 20 лет. Одиссей – одно из самых последних созданий ионийского
гения, настолько же подвижного, предприимчивого, смелого, решительного и всегда
бодрого, насколько и чувствительного, многострадального и терпеливого во всех
несчастьях жизни. Одиссей – это одна из самых последних и завершительных идей
эпического творчества. А, следовательно, совмещение бодрости и нескончаемых
страданий – это есть последнее достижение гомеровского творчества, достижение яркое,