Гончаров и криминальная милиция
Шрифт:
– Значит, и Нам будет рад, и нам приятно? Подумать надо, жаль, если в тебе погибнет великий каламбурист, но идея у тебя замечательная. Как думаешь, Геннадий Васильевич, стоит рискнуть или нет?
– Ну, если на подстраховку поставить пару человек, то почему бы и нет?
– Тогда за дело. Геннадий Васильевич, поставь двух человек одним пролетом выше, а двух на пролет ниже. Мы будем на одиннадцатом этаже. Вы поднимайтесь с первой группой и отправляйтесь на лифте. Все остальное решим на месте.
С одиннадцатого этажа Требунских подал знак к началу операции, и Лихачев решительно нажал кнопку звонка. Прошло
– Так вот собачечка тут у вас под дверью сидит, рыженькая такая, смышленая, - жалостливо заныл Лихачев.
– Поскуливает, сердечная. Я подумал, может, живет она у вас, может, домой просится...
– Спасибо, - открывая дверь, поблагодарил его бородатый мужик в майке, до горла поросший густой черной шерстью.
– Иди сюда, Микки, чертовка маленькая, иди домой.
– А как же я?
– за бороду выдергивая хозяина на лестничную площадку, наивно спросил Вадим.
– Мне благодарность положена.
– Тихо, мужик, не пищи, - укладывая бородача на цементный пол, попросили его подскочившие оперативники.
– Ни звука, не резонируй воздух.
– Не дергайся, а то бобо будет, - защелкивая ему за спиной наручники, предупредил Потехин.
– Где твоя подруга Елена Николаевна Скороходова?
Ответить он не успел, потому что неожиданно визгливо и истерично затявкала Микки. Лучше поздно, чем никогда, решила, очевидно, она и в отместку за хозяйский позор злобно вцепилась в ляжку Лихачева. Его перемат гармонично соединился с собачьим воем, и на эту ругань из квартиры Нама выглянула высокая рыжеволосая женщина, одетая по-домашнему в халат и мягкие тапочки. Мгновенно оценив ситуацию, она попыталась захлопнуть дверь, но в этом ей помешал Аксенов. В самый последний момент он успел подставить ногу, а после, резко рванув дверь на себя, выбросил Скороходову в объятия подоспевшего Ухова.
– Да ты ж моя рыженькая, да ты ж моя золотая, - крепко обхватив ее за талию, замурлыкал он.
– Сколько я тебя искал, вспомнить страшно! А волосики твои я сберег.
– Какие волосики?
– заглядывая в квартиру, заинтересовался Требунских.
– Рыженькие волосики, Петр Васильевич, рыженькие. Она целый клок на дереве оставила. Видно, когда ее на кладбище пытали, она головкой о дерево билась, тогда и выдрала. Я давно хотел их вам вручить, да все как-то недосуг было.
– Жулик ты, Ухов, мелкий жулик, - добродушно хохотнул полковник.
– Ну чего это мы в подъезде стоим, давайте хоть в квартиру зайдем. Геннадий Васильевич, наверное, бригаду можно отсылать, теперь мы сами тут справимся.
– Как скажешь, начальник, только я думаю, что для начала нам нужно отобрать у них "вальтер", а уж потом разговоры разговаривать. Так спокойнее будет. Я правильно говорю, Елена Николаевна? Зачем нам лишние недоразумения? Где пистолет?
– В туалете, в смывном бачке, - устало и безразлично ответила она.
– Ай-ай-ай, ну разве можно так с оружием обращаться?
– укоризненно покачал он головой.
– Оружие заботы требует, любви и ласки, а вы его в холодную воду...
– А нам он больше не нужен, я вообще хотела его выбросить. Не надо наручники. Я никуда убегать не собираюсь. Ребенку понятно, что все кончено. Рихарда с цемента поднимите, он же простынет.
– Значит,
– провожая ее в квартиру, спросил полковник.
– Я правильно вас понял?
– Да, не вижу никакого смысла запираться. Тем более я считаю нас невиновными.
– Тогда располагайтесь поудобнее и рассказывайте.
– Охотно, но позаботьтесь о Рихарде, - осторожно опускаясь в кресло, попросила она.
– Он попал в эту историю как кур в ощип. Сама того не желая, я невольно его втянула. Прошу вас иметь это в виду.
– Хорошо, мы определим его пока на кухню, - подумав, согласился Требунских.
– В случае чего если он нам понадобится, то всегда будет под рукой. Итак, мы вас слушаем.
– Вам, наверное, уже известно, что я дочка Николая Ивановича Скороходова и Ольги Федоровны Устиновой, - рассеянно глядя в окно, начала Елена.
– Жизнь сложилась так, что первые пять лет своей жизни я провела вместе с матерью, в доме у своей бабушки и дядьки Степана. Я его даже называла папой. Почему так получилось? История стара и банальна как мир. Отец завел себе другую семью и к нам приезжал крайне редко, да и то только затем, чтобы сунуть мне какой-нибудь подарок, а заодно и поколотить мать. Жили мы тогда под Ярославлем.
В шестидесятом году отец приехал к нам и подрался с дядькой Степаном, ударил его ножом, и ему грозили большие неприятности, а кроме того, как это потом выяснилось, у него на работе обнаружилась крупная недостача. И ему нужно было во что бы то ни стало поскорее уносить из Ярославля ноги.
Не знаю с чего, но у него вдруг проснулись ко мне отцовские чувства, и он, выкрав меня ночью, увез в этот город вместе со своей новой семьей. Почему он выбрал этот город? Не знаю, наверное, потому, что здесь тогда шло бешеное строительство, было много заключенных и просто пришлых, самых разных людей.
Первое время мы жили в вагончике, а года через два, когда я пошла в школу, нам дали большую однокомнатную квартиру возле речного порта. Мачеха, Нина Петровна, невзлюбила меня с первых дней. Но что могла сделать семилетняя девчонка? Я просто плакала и жаловалась отцу, который все больше и больше ко мне привязывался, а это, как вы понимаете, Нине Петровне совсем не нравилось.
Вот так мы и жили, вроде как две семьи. Отец пестовал меня, а она нянчила своего Витеньку, который с каждым годом становился наглее и наглее. Училась я хорошо и вполне бы могла поступить в педагогический институт, но Нина Петровна была на этот счет совершенно иного мнения и, вероятно желая поскорее избавиться от нелюбимой падчерицы, после восьмого класса турнула меня в педагогический техникум.
В семьдесят третьем я с отличием его закончила и тут же пошла работать. С первых же дней я попросила себе максимальную нагрузку, тот максимум часов, который тогда был разрешен. Сделала это я с одной только целью - как можно меньше времени проводить дома. Еще в техникуме мы сдружились с Рихардом, а к семьдесят четвертому году эта дружба переросла в любовь, и мы, ничего никому не сказав, поженились. Мы решили объявить о нашем браке только после того, как я забеременею и буду наверняка об этом знать. Так мы и зажили на три дома, он со своими, я со своими, но каждый вечер после работы мы обязательно приходили в нашу комнату, которую снимали у одной старенькой бабули.