Гончаров и кровавая драма

Петров Михаил

– Когда увидите, будет поздно, - мрачно пообещал полковник и испытующе посмотрел на Разовского.
– Вы не могли бы хоть на месяц переехать в другую квартиру, только так, чтоб об этом никто не знал?

– В принципе можно. Сестра живет одна в трехкомнатной квартире, но зачем?

– Затем, чтобы вам не последовать за своим шефом и его семьей, - жестко ответил Ефимов.
– Затем, чтобы завтра вы проснулись живыми и невредимыми.

– Что?.. Вы думаете?.. Неужели...
– Лысина Разовского моментально покрылась испариной.
– Нет,

этого не может быть. Я-то при чем, за что же меня...

– Я не говорю, что вас непременно должны зарезать, но излишняя осторожность не помешает, - немного успокоил его Ефимов.

– Да, конечно, вы правы, и я обязательно воспользуюсь вашим советом.

– Скажите, Разовский, вы часто бывали в доме Чернореченского?

– Нет, что вы, от силы пару раз. Он не любил, когда к нему приходят домой.

– Борис Львович, можете ли вы назвать такого человека, которого бы он оставил ночевать в своей квартире?

– Ну что вы! Мне даже трудно это представить! Разве что Тамару Дмитриевну, сестру своей жены. Насколько я знаю, у нее с Анатолием Ивановичем отношения были дружеские, если не сказать большего.

– Я что-то не понимаю. Поясните ваши слова.

– Извините, Алексей Николаевич, но я сказал только то, что сказал, и ни грамма больше, - поспешно полез в кусты Разовский.

– Ясненько, - понимающе улыбнулся Ефимов.
– Ладно, замнем для ясности. Но вы должны мне честно и правдиво сказать, каким процентом акций вы владеете.

– Без проблем. С большим трудом мне удалось уговорить Чернореченского уступить мне пятнадцать процентов.

– Кому принадлежит остальное?

– Покойникам.

– Что будет с предприятием? Какова его перспектива?

– Ума не приложу, я еще не советовался с юристами. Но мне кажется, что Тамара Дмитриевна обязательно предъявит свои права хотя бы на долю Риммы Дмитриевны. А там будет видно. Но просто так я своих позиций не оставлю.

– Я в этом не сомневаюсь, - поднимаясь, ухмыльнулся полковник.
– Завтра в восемь будьте на месте. Мы за вами заедем.

* * *

Ближе к двенадцати часам уставшей походкой изможденного алкаша я подошел к автошколе. Стоптанные белесые сапоги, выгоревшая искусственная шапка и заляпанная краской болоньевая куртка составляли мой наряд. Покрутившись на углу школы, я без труда заметил строящийся объект и после некоторого колебания обреченно к нему побрел. Не доходя до него метров десяти, я уселся на аккуратно упакованные кирпичи и, достав пачку "Примы", бережно извлек и закурил сигарету.

Подвал и первый этаж уже возвели, что же касается второго, то он не был поднят и наполовину. Похоже, что строительство было заморожено. А между тем пятеро мужиков, скучковавшись возле костерка, разведенного прямо под стеной дома, пекли картошку и мрачно переругивались. С высоты второго этажа за ними наблюдал носатый дядя в папахе, которому такое положение вещей, кажется, не нравилось. Качая головой, он укоризненно цокал и что-то бормотал на непонятном гортанном языке.

–

Кажется, готово, - разломив картоху пополам, известил худой лупоглазый мужичок.

– Готово, - солидно подтвердил его товарищ, крепкий, широкоплечий работяга.

– Что, опять на сухую?
– с сожалением спросил долговязый каменщик в фартуке.
– А может, чего наскребем? Хоть на одну?

– Было бы с чего скрести, - мрачно отозвался мужик, похожий на бригадира.
– У меня карманы уже больше месяца пусты. Даже блохи передохли.

– Эй, мужики, зачем плакать? Не надо плакать, - радостно заржал носатый.
– Ты только скажи, и Гиви через три секунды поставит вам пузырь.

– Так и ставь, - угрюмо отозвался широкоплечий.
– Мы не против. Я верно говорю?

– Абсолютно верно, - бесцветно подтвердил бригадир.
– Давай, Гиви.

– Только потом вам надо работать, кирпич класть.

– Опять ты за свое, - дернулся долговязый.
– Гиви, мы тебе русским языком сказали: пока нам не заплатят за два месяца, мы не положим ни кирпича.

– Послушай, ну имейте совесть, - захныкал Гиви.
– Я с вашим хозяином рассчитался до копеечки, верно? Все бабки отдал авансом, верно? Зачем же вы такое мне говорите. Обидно...

– Затем, что из тех денег мы не видели ни рубля.

– Но я то их заплатил с учетом вашей зарплаты и даже налога. Почему же вы меня обижаете? Это не по-христиански, клянусь мамой.

– А вламывать за бесплатно это по-христиански?
– зло сплюнул бригадир.
– У нас у всех дети уже две недели сидят полуголодные - это по-христиански? Нет, Гиви, ты уж нас извини, но, пока нам не выдадут двухмесячную зарплату, работать мы не будем.
– И он подтвердил сказанное витиеватым ругательством.

– Ну так идите и требуйте в своей конторе, там и сквернословьте.

– Уже десять раз ходили и требовали, а покойничек нас все "завтраками" кормил.

– Так сходите к его заместителю. Теперь-то решает он.

– Уже были. Только этот колобок вообще ничего не знает и говорит, что деньги поступят не раньше чем через месяц. А как нам этот месяц жить?

– Боже мой, вы меня убиваете, - опять заныл Гиви.
– Ладно, давайте с вами договоримся так. В конце каждого рабочего дня я лично буду платить вам по пятьдесят рублей, но только выкладываться вы должны на совесть. Согласны?

– Нет, не согласны, - оживился бригадир.
– По контракту нам положено получать по четыре тысячи в месяц, работаем мы без выходных, вот и получается, что каждый день наша зарплата составляет сто тридцать три рубля и тридцать три копейки. Только на таких условиях мы продолжим работу, а если ты, Гиви, наймешь штрейкбрехеров, то результат будет плачевный, и однажды утром ты не узнаешь свой дом, вернее, то, что от него останется. Надеюсь, тебе понятны наши условия?

– Бога на вас нет, пиявки бессовестные, - запричитал обиженный Гиви. Ведь так нельзя, ведь я уже за вас заплатил.