Гончие Габриэля

Стюарт Мэри

Я не нашлась, что ответить. Довольно горькие слова, однако сказаны они были без малейшего оттенка досады, и даже если бы я и захотела, у меня не нашлось слов, чтобы приободрить его. Лесман, как и я, не мог не знать, что, находясь здесь, у моей бабки Хэрриет, он обрекает свою работу на постепенное угасание. А впрочем, так ли это? Может, вся эта затея с Дар-Ибрагимом и разыгрыванием роли бродяги, нашедшего себе уютное местечко, используется им в каких-то личных интересах? Он обмолвился, что это чудесное место для научных занятий, и все же я сомневалась в искренности его слов, поскольку допускала наличие и более убогих мест, где вполне мог обосноваться непритязательный человек, не имеющий особой тяги к беззаботной жизни в чудесном климате, да еще с гурией

под боком... И упадок всего поместья мог быть вызван отнюдь не недостатком денег, а лишь возрастом и безразличием его владелицы.

Скорее всего Лесман прекрасно знал, не мог не знать, какие возможности со временем откроются перед ним, причем не только для того, чтобы переделать часть дворца исключительно для собственного удовольствия и удобства, но и с тем, чтобы при необходимости унести отсюда ноги. Так что не такой уж он был бездомный бродяга...

Мы подошли к воротам. Джасема нигде не было видно, поэтому Лесман сам отодвинул тяжелые засовы и распахнул бронзовую дверь. Снаружи в лучах яркого солнца белело каменистое плато. Меня никто не ждал.

– Вашего шофера пока нет, - сказал он.
– Может, вернетесь и немного подождете...

– Большое спасибо, но лучше уж я пойду ему навстречу. Еще раз спасибо вам, мистер Лесман, за все, что вы для меня сделали.
– Я протянула ему руку, он пожал ее, а когда я уже собралась уходить, он добавил в весьма милой манере, что и он, и Хэрриет получили большое удовольствие от моего визита.

– Я обязательно постараюсь сделать все, что в моих силах в отношении вашего кузена. Если же все-таки ничего не получится...
– он заколебался, его светлые глаза встретились с моими, затем скользнули в сторону, - надеюсь, вы не станете слишком сильно переживать по этому поводу.

– Я? Да это вообще не мое дело. Пусть сама решает, как ей жить, и если Чарльз действительно вознамерился повидаться с ней, то пусть сам ищет путь. Итак, до свидания и спасибо за все. Надеюсь, со статьей все будет в порядке.

– До свидания.

Тяжелая дверь захлопнулась. Дворец вновь отгородился от меня, обожженные солнцем белые каменные стены молча вперили мне в спину свой ослепляющий взгляд. Передо мной во всем своем жестком утреннем великолепии простиралась долина.

Солнце грело мой затылок, а тропа у утеса пряталась в тени. И здесь нельзя было не заметить явных последствий недавнего ночного ливня. Даже камни, казалось, дышали свежестью, а вчерашняя пыль, которая теперь превратилась в грязь, быстро подсыхала и кое-где уже успела покрыться миллионами трещинок. Я могла бы поклясться, что на некоторых прильнувших к скале деревьях инжира появились новые зеленые почки. Я шла в ожидании того, что, когда спущусь к самому подножию утеса, увижу идущего мне навстречу Хамида.

Однако его нигде не было видно, а когда я добрела до берега Нахр-эс-Салька, поняла почему. Река разлилась.

Буйный ветер вволю погулял и тут, причем, насколько я могла судить, наделал немало бед. У водосборной площадки образовался настоящий водопад, по силе своей отнюдь не уступавший, а возможно в чем-то и превосходивший тот, что мы видели в долине Адониса. Наверное, к нему примешались подмытые на вершинах гор снега, обрушившие свою влажную мощь в долину, отчего Нахр-эс-Сальк поднялся более чем на полметра и теперь стремительно нес вниз свои воды. Там, где вчера из речушки не менее чем на тридцать сантиметров выступали остатки основания древнего римского моста, теперь виднелись лишь белеющие буруны воды, которая, перемешиваясь с красноватой грязью, неумолимо устремлялась на встречу с Адонисом.

Видимо, во всех нас живет нечто такое, что отказывается смириться с внезапной сменой обстоятельств. Мне казалось просто невозможным, что я останусь стоять здесь, на ставшей уже чужой для меня стороне реки. Она должна была течь так же, как и вчера, быстро, но ровно, чтобы человек при необходимости мог пересечь ее в удобном месте.

Я стояла на каменистом обрыве, который сегодня утром почти захлестывали потоки бурлящей воды, и беспомощно

оглядывалась по сторонам. Так вот почему Насирулла опоздал сегодня на работу. Даже если Хамид действительно приехал за мной - а его по-прежнему нигде не было видно, - ему, как и мне, не удалось бы перебраться на другой берег. Меня форменным образом лишили свободы, словно заперли между грохочущим потоком Нахр-эс-Салька и еще более могучим течением Адониса. Если мне не удастся, поднявшись вверх по долине между двумя реками, найти брод - а там русло рек было заметно уже, - то мое заточение можно будет считать окончательным. Я, конечно, допускала, что коль скоро река так быстро поднялась, то и опадать она будет так же стремительно, однако один лишь Господь знал, сколько на это уйдет времени.

Я верила, что Хамид придет из деревни и станет разыскивать меня, а поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать его появления. С того места, где я находилась, дворец был не виден - его заслоняла вершина скалы, - зато прямо передо мной как на ладони открывалась панорама деревни, вытянувшейся вдоль кромки долины. Я огляделась, высмотрела плоский и прекрасно омытый ночным дождем валун, уселась на него и принялась ждать.

Именно тогда я и увидела мальчика.

Я могла бы поклясться, что не заметила никакого движения. Мгновение назад, как мне показалось, я тупо глазела на бурный поток и видневшийся за ним каменистый берег реки, залитый солнцем и украшенный разрозненной жесткой порослью зеленого кустарника - и вот я уже смотрю прямо на мальчика довольно плотного телосложения и одетого в деревенский кафтан. На вид ему было лет двенадцать-пятнадцать, ноги босые и, в отличие от других, встречавшихся мне арабских подростков, голова не покрыта, и ее венчает копна нечесаных темных волос, смуглая, почти коричневая кожа. Мальчик стоял неподвижно, словно статуя, опершись на толстый посох рядом с кустом.

Казалось, он в упор разглядывает меня. После нескольких секунд замешательства я поднялась со своего валуна и снова подошла к кромке берега. Паренек даже не шелохнулся.

– Эй! Ты говоришь по-английски?
– Ветер сносил мой голос, и вдобавок его заглушал рев разделявшей нас бурной реки, так что мне пришлось напрячься и предпринять новую попытку.
– Ты меня слышишь?

Он кивнул. Это был на редкость величавый кивок, вроде тех, что можно ожидать от актера, но никак не от подпаска. А это действительно был пастушок - теперь я разглядела, что по склону холма у него за спиной медленно бродят несколько коз, лениво щиплющих чахлую растительность, явно из числа тех, которых мы видели накануне. Затем уже совсем по-мальчишески, без былого величия в жестах, он уперся посохом в каменистую землю и как прыгун с шестом скакнул к краю берега. Теперь нас разделяло не более шести метров, но они, как и прежде, были наполнены стремительно несущимися водами Нахр-эс-Салька.

– Где тут можно перебраться?
– снова попыталась кричать я. Теперь он отчетливо покачал головой:

– Завтра.

– Я спрашиваю не когда, а где!

Впрочем, он уже ответил на мой вопрос и смысл его ответа был очевиден. Брод, похоже, единственный брод во всей округе, находился именно здесь, и река спадет не раньше, чем через двадцать четыре часа.

Меня охватило неподдельное отчаяние. Паренек указал посохом сначала вверх по течению в сторону скал, скрывавших начало долины, а затем ткнул им в том направлении, где обе реки сталкивались друг с другом, покрываясь белой, с некоторой примесью красного пеной.

– Плохо!
– прокричал он.
– Очень плохо! Вы оставаться там! Неожиданная, совсем мальчишеская улыбка обнажила две дырки в ряду белых зубов.
– Вы живете у леди, да? У сестры отца вашего отца?

– У?..
– я повторила про себя это словосочетание. Он был явно в курсе моих дел и благодарить за это, конечно же, следовало Насируллу. Значит, теперь обо мне знает вся деревня.
– Да. А ты в деревне живешь?

Он сделал жест, однако не в сторону деревни, а к раскинувшемуся кругом ландшафту и козам: