Гонец московский
Шрифт:
Улан-мэрген издал восторженный клич, подхватил лежащий на столешнице нож и подбросил его к закопченному потолку.
– Свист? Ха! Это я стрелу пустил!
– Как? Какую стрелу?
– Со свистулькой стрелу. Я тебе потом покажу… Понимаешь, у нее наконечник не железный…
Дверь скрипнула, распахнулась.
Ордынец прервал рассказ, обернулся.
Вошедший отрок с растрепанными волосами, похожими на льняную кудель, выглядел теперь не только испуганным, но и изрядно озадаченным.
– Олекса Ратшич вас кличет…
– Спасибо! –
– Не в гридницу, – отрок замотал головой. – Велено в светлицу к Ивану Даниловичу провести. Наверх.
Улан-мэрген пробормотал что-то по-своему, не сдержав удивления.
Никита постарался сохранить непроницаемое выражение лица. Так учил Горазд – настоящий воин и мудрец всегда спокоен, не подпрыгивает и не визжит от радости, даже если изнутри все распирает и душа поет. И любопытства настоящий воин не выказывает, как бы ни хотелось расспросить. Поэтому он просто кивнул и пошел за провожатым.
По лесенкам и сходцам. Через одни сени, другие…
А вот и светлица княжеская.
Не богато… Во всяком случае, Никита ожидал от жилья правителя Москвы, внука Александра Невского, большей роскоши. А тут… Два сундука, один из которых покрыт медвежьей шкурой, протертой кое-где и даже на вид старой и ветхой, а на другом свалены свитки, сложенные вдвое и вчетверо куски пергамента, толстые книги с окованными медью уголками. На стене висел расшитый сложными узорами – когда-то цветными, яркими и сочными, а ныне блеклыми, как облетевшая листва, – ковер. На нем – скрещенные меч и сабля.
И больше ничего, не считая двух лавок, иконостаса в углу и крученного из граненых прутьев светца.
Князь Иван Данилович сидел, опершись подбородком о кулак.
Олекса Ратшич возвышался над ним, как гора, скрестив руки на груди и хмуря мохнатые брови, – туча тучей. И дружинники, и челядь знали: когда боярин в таком настроении – на глаза ему лучше не попадаться.
Напротив них гордо выпрямился, сидя на лавке, мужчина с седыми висками и темной, почти черной бородой. Его черные глаза блестели, будто два уголька, перебегая с князя на боярина и обратно. Чуть-чуть подергивались широкие ноздри. А на груди, нашитый на черный кафтан непривычного покроя, алел крест.
– Ага! Явились не запылились! – буркнул Олекса, будто бы не сам отправлял парней перекусить в людской.
Никита, чтобы не злить господ, поклонился в пояс, надеясь, что они не заметят досаду на его лице. Что ж так меняется настроение у боярина? Как погода осенью: то дождь, то солнце, то тепло, то заморозок…
– Будет тебе, Олекса Ратшич. – Иван Данилович устало покачал головой, поморщился, потом глянул на парня. – Я сочувствую твоей беде, Никита… Но вряд ли чем-то помочь могу. В Орду ехать сейчас не с руки… Да и ссориться с ханом Тохтой из-за отшельника… Правда, не могу я. – Лицо князя исказилось, словно от боли. – Не время сейчас. Даже если бы ордынцы деревню сожгли, я бы стерпел. Думаю, ты
– Стоит нам только рассориться с Ордою, как Михаил Тверской слабиной воспользуется… – тяжело роняя слова, пояснил Олекса. Уже кому-кому, а ему, боевому, прославленному воеводе, горько было признаваться в своем бессилии защитить русских людей. – Тут же в Сарай-Берке помчится – ужом станет виться вокруг хана. Чем это закончится – неведомо, а нам думать обо всем княжестве Московском надобно.
«Тем более, Горазд жил на тверских землях, – зло подумал Никита. – Он же не ваш, чего за него заступаться? Коль вы и за своих заступаться не желаете…»
– Я ведь не просил защиты, – ответил парень. – С убийцами учителя как-нибудь и сам разберусь. Мне главное – догнать их.
– Помнишь, я предлагал тебе пойти с моим отрядом? – сказал князь.
– Помню.
– Ты отказался. А ведь Кара-Кончар будет искать моих дружинников…
– Я знаю.
– Значит, ты мог бы с ним встретиться.
– Мог бы… Но тогда я не знал еще ни о Кара-Кончаре, ни о Федоте-Иуде, учителя своего предавшем.
– А теперь?
– Что – теперь?
– Теперь ты готов послужить мне? – Иван Данилович прищурился. – Тем паче, если знать будешь – помогая князю московскому, ты со своим врагом встретишься?
Никита колебался недолго. На самом деле он уже все решил, а слова князя ни добавили, ни убавили ничего.
– Готов. Только как мне нагнать Емельяна Олексича? И где искать их – мир широкий, дорог много.
– Нагонишь! – вмешался боярин. – Я рад, что ты согласился.
– Я тоже рад, – кивнул князь. – Перед началом пути хочу уточнить одну малую малость. Может, прояснится что?
– Я слушаю, – парень слегка насторожился. Они что, проверять его вздумали?
– Вопрос не к тебе будет, а к товарищу твоему.
– Товарищу?
– Ну да… Улан-мэрген ведь товарищ тебе?
– Да… – Никита на самом деле хотел сказать: «Да волк лесной ему товарищ, морде татарской», но сдержался. Не нужно обижать мальчишку. Ведь они только что сговорились идти вместе, куда бы ни закинула судьба. Неизвестно, какой спутник из ордынца получится и насколько можно будет ему доверять, но у него есть желание помогать. Поэтому Никита добавил уверенно: – Да.
– Вот и хорошо. Я задам ему пару вопросов.
Татарчонок приосанился, расправил плечи:
– Спрашивай, нойон урусов. Я готов ответить честно. Раздвоенный язык хорош для гадюки, а не для баатура.
– Твои бы слова, да к Великому Небу, – горько усмехнулся князь. – Или хотя бы хану в уши… Скажи мне, Улан-мэрген, ты не видел никогда этого человека в становище своего отца, Ялвач-нойона?
Иван кивнул на мужчину, сидящего напротив него. Тот еще больше закаменел лицом и поджал губы, всем своим видом изображая обиженную, без вины оклеветанную невинность.
Ордынец прищурился, внимательно вглядываясь в черты лица отмеченного крестом человека.