Гонщик
Шрифт:
В папке обнаружились немногочисленные документы, своеобразными вехами обозначающие жизненный путь моего двойника:
— Метрика, свидетельствующая о том, что некий мещанин Стриженов Владимир Антонович родился в селе Константиновка Моршанского уезда Тамбовской волости.
— Свидетельство о завершении обучения в церковно-приходской школе при Константиновской церкви все того же села Константиновка.
— Аттестат об окончании реального училища в городе Моршанске. Так себе аттестат, надо сказать. Четверки и пара троек. Неудивительно, что в технический университет моего предшественника не взяли, о чем была отдельная бумага: мол, имярек не выдержал вступительные испытания в Московское высшее техническое училище.
Надо сказать, совпало почти все. И место рождения, и город, и баллы в аттестате. Разница была только
И еще одна небольшая деталь отличала меня от двойника: даты. В метрике, в графе «дата рождения» аккуратным почерком со старомодными завитушками, ятями и ерами было выведено: восемнадцатое января одна тысяча восемьсот девяносто второго года. Ровно на сто лет раньше дня моего взаправдашнего рождения. Соответственно, и все прочие документы отставали от моей реальности на сотню лет.
Следующими бумагами были выписки из метрических книг о кончине мещанина Стриженова Антона Егоровича и мещанки Стриженовой, в девичестве Травиной, Елизаветы Васильевны от морового поветрия, произошедшего в Моршанском уезде все той же Тамбовской губернии. Рука у меня невольно дрогнула. Мои родители тоже умерли пусть не в один день, но от одной о той же болячки, спалившей обоих в считаные дни. Но это тогда, когда медицина была намного более продвинутой. А здесь и сейчас от врачей многого ждать не приходилось. И хотя, помнится, в начале двадцатого века уже существовала прививка от оспы, а вот поди ж ты…
Я вздохнул, и взял в руки очередную бумагу. Это был контракт, который некий В. А. Стриженов заключил с неким Т. Ф. Маннером, управляющим паевого товарищества «Успех». Согласно контракта, Стриженов запродавал себя Маннеру едва ли не в рабство за сто двадцать рублей в месяц. Много это или мало, мне было пока что непонятно. Но вот расторгнуть контракт самостоятельно я не мог. Вернее, мог, но с такой неустойкой, что для ее погашения пришлось бы бесплатно работать на Маннера по меньшей мере лет пять. Зато Маннер мог по своему усмотрению казнить и миловать, штрафовать и премировать. Это ж надо было — своей рукой подписать такую кабалу! В договоре нашелся лишь один положительный момент: сумма штрафных вычетов не могла превышать двух третей оклада. Видимо, чтобы работник с голоду не помер. Кстати сказать, срок выплаты денег наступал как раз завтра, так что при расчете я вполне мог претендовать на сорок рублей. Много ли это, мало ли — сейчас было неважно. Главное, у меня появлялись время и возможность освоиться в этом мире и определиться, что делать дальше.
Глава 2
Едва я успел убрать документы в папку, а ту вернуть в секретер, как в дверь постучали.
— Да? — откликнулся я.
Дверь тут же отворилась и на пороге воздвиглась — иначе не сказать — монументальная фигура мадам Грижецкой. Видом она мало отличалась от вчерашнего. Разве что платье было не темно-коричневым, а темно-синим.
— Владимир Антонович, — произнесла дама, оглаживая спереди свое платье, отчего ее формы, и без того весьма выдающиеся, стали выглядеть просто устрашающе, — обед будет подан в гостиной через полчаса.
— Спасибо, — пробормотал я, напрочь сраженный столь впечатляющими женскими достоинствами.
Накануне мне было как-то не до того, а вот нынче… нынче я вполне оценил стати домовладелицы. Не то, чтобы у меня возник по этому поводу некий чисто мужской интерес, но не восхититься подобным зрелищем я не мог. Огорчало лишь одно: я не знал ни имени, ни отчества своей квартирной хозяйки. А ведь так или иначе, мне придется как-то к ней обращаться, как бы конфуза не вышло.
Получаса мне хватило в обрез. Сперва я с непривычки долго скоблил подросшую щетину опасной бритвой. Пару раз даже порезался, к счастью, не сильно, но это все были еще цветочки. Настоящие трудности начались тогда, когда я решил сменить одежду. В шифоньерке отыскался неплохой комплект из сорочки, пуловера и брюк английского фасона в крупную клетку. И все бы ничего, но под любой, даже самый легкий
Вот как раз на то, чтобы справиться с культурным шоком, а после проделать все необходимые манипуляции с чистым бельем и ушла большая часть времени. Впрочем, я успел. На последней секунде, когда старомодные напольные часы с застекленной дверцей, за которой мерно раскачивался блестящий латунный маятник, звонко пробили четвертый удар, я открыл дверь в гостиную.
Эта комната была обставлена явно шикарней, нежели мои скромные апартаменты. На полу — паркет, на потолке — лепнина, мебель явно составляла единый гарнитур, бархатные портьеры понизу были отделаны золотыми кистями, а поверху ламбрекенами — вот то, что я ухватил при первом мимолетном взгляде. Примерно половина комнаты была уставлена диванами и кушетками, образуя зону для непринужденного общения. Посередине же второй половины находился довольно большой стол, вокруг которого было расставлено восемь стульев. Семь из них сейчас были заняты, а восьмой, очевидно, предназначался для меня. Я не стал медлить и, поздоровавшись сразу со всеми присутствующими, прошел на свое место. Уселся и принялся исподволь разглядывать честную компанию, заодно копируя их действия с приборами: уровень моего знания застольного этикета, мягко говоря, оставлял желать лучшего.
Во главе стола, прямо напротив меня, восседала сама хозяйка. Рядом с ней были определены места для двух пар, очевидно, семейных и с виду довольно солидных и респектабельных. По крайней мере, одежда на них выглядела прилично, в ушах и на пальцах дам поблескивали оправленные в золото камушки, а из жилетных карманов мужчин тянулись толстенькие такие золотые цепочки. Впрочем, подумав, я усомнился в подлинности как металла, так и камней: было бы это действительно золото, жили бы эти господа в собственных если не домах, то уж квартирах точно.
На соседних со мной стульях расположились двое условно молодых людей. Один — примерно моего возраста, другой — чуть моложе. На них не было перстней и цепочек, но костюмы были вполне приличные, не хуже моего. У одного — темно-серый, у другого — бежевый в тонкую полоску. Они еще не успели нажить себе солидных животов, как у их соседей за столом, и походили, скорее, на более-менее успешных клерков.
— Как вы себя чувствуете, Владимир Антонович? — раздался могучий голос мадам Грижецкой.
— Спасибо, уже намного лучше, — с небольшим запозданием отреагировал я. — Думаю, к завтрашнему дню буду в полном порядке.
Тут надо сделать отступление и объяснить одну деталь. Там, в прежнем мире, попадая в различные компании, я, как и любой молодой человек на моем месте, старался выделиться из толпы, обратить на себя внимание. Собственно, так поступали практически все. Кто выделялся оригинальностью в одежде, кто — необычной прической или полным отсутствием таковой, кто — татушками и пирсингом. А я вот решил соригинальничать и выработать свою манеру речи, максимально отличающуюся от обычного молодежного сленга. И после нескольких неудачных попыток я выбрал для себя такие вот витиеватые старомодные обороты. Минус был в том, что меня не всегда понимали. А плюс — девушки. Не знаю, что бродило в их хорошеньких головках, но такая куртуазность им по большей части нравилась. Соответственно, мои шансы развить и углубить знакомство резко возрастали. Несколько раз у меня интересовались моим происхождением: не благородных ли я кровей. Точного ответа на этот вопрос я не знал: родители о своих корнях не рассказывали, дедов и бабушек я не помнил, а документы, которые могли бы приоткрыть эту тайну, пропали при переезде. Так что приходилось многозначительно молчать, предоставляя заинтригованным подругам самостоятельно придумывать романтические истории обо мне. И вот теперь эта старая привычка пришлась как нельзя кстати.