Good Again

titania522

— Не смей этого делать! — предупредил он. — Но я голову даю на отсечение, что это Гринфилд, — прошипел он.

— А я — свою, что это из-за него она тут торчит, — фыркнула я так громко, что Пит прикрыл мне рот рукой, боясь, что нас услышат. — Это же безумие. Представь себе. Эффи Гринфилд. Это уж слишком!

На лицо Пита легла печать задумчивости.

— Нет, вовсе не слишком. Это было бы здорово, — сказал он, положив мне голову на плечо, и я снова была сражена тем, до чего же он мудрый и порядочный человек.

Я повернулась

в его объятьях и чмокнула его в свежевыбритую щеку.

— Ты — неисправимый романтик.

***

Приближалась годовщина падения Капитолия и окончания войны — и я уже успела рассыпаться на части в ожидании этого события. И на сей раз никто, вроде, не уговаривал меня совершить какие-то публичные действия. А звонящий телефон я демонстративно игнорировала, и Пит просил на все звонки в пекарню отвечать Айрис. Послания, которые приходили по почте я, не открывая, бросала в мусорную корзину. Я сделала все от меня зависящее, чтобы игнорировать Плутарха Хевенсби, разве что он лично явится в Двенадцатый, чтобы со мною побеседовать.

Но за ужином Хеймитч все-таки передал нам сообщение от него:

— Плутарх хотел бы, чтобы вы с Питом произнесли речь на годовщине…

Меня настолько вывели из себя и Хевенсби, и Хеймитч, и все эти капитолийские аппаратчики, которые требовали от нас все более и более ощутимых жертв, что я шлепнула тарелкой с едой по столу с таким ожесточением, что горошек разлетелся по всей кухне. Эффи, которая нервно теребила салфетку, даже подпрыгнула на месте.

— Если я еще хоть раз услышу про эти церемонии, я запрусь на чердаке и не выйду, пока они все не закончатся! — заорала я.

Пит накрыл мою руку ладонью, пытаясь меня успокоить.

— Не стреляй в гонца**, солнышко. Я просто передаю то, что он мне сказал, — пробурчал Хеймитч, поднимая со стола прыгучие горошины и отправляя их в рот.

— Так передай ему обратно, что я ни при каких обстоятельствах не собираюсь садиться в поезд и ехать в Капитолий. Они не могут меня заставить! — мне было уже ясно. Что если я сейчас же не заставлю себя остыть, у меня случится приступ паники.

— Тебе надо убеждать не меня. Лично я и сам меньше всего в этой жизни хочу возвращаться в Капитолий. Я просто сообщил тебе, чего они добиваются. Но ты можешь отклонить их предложение.

— Это как с тем интервью, Хеймитч? Разве могли мы отказаться? — медленно выговорил Пит.

— Это было другое. Они были в своем праве, и то интервью было поводом держать подальше от вас всех остальных, — Хеймитч был явно раздосадован. — А в этот раз понятно, что поездка в Капитолий может оказаться вам не по силам, но они все равно не угомонятся и будут пытаться добиться от вас желаемого.

— Ну, они могут перестать даже пытаться это делать. Мы никуда не собираемся, — я сложила руки на груди, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен.

Хеймитч повернулся к Эффи, которая следила за дискуссией с несвойственной ей молчаливостью.

— Тебя

ведь тоже вызвали? И когда ты едешь?

Глаза Эффи вдруг стали круглыми как блюдца, её взгляд бороздил пространство, задержался на каждом из нас по очереди, выдавая ее нервозность, прежде чем она ответила:

— Я отклонила их предложение, — сказала она, навязчиво теребя столовое серебро вокруг своей тарелки.

— Отклонила? Но это была вовсе не просьба, Эффи. Тебе предложили контракт, потому что твой отпуск истек. Это что, значит, что ты бросаешь работу?

Эффи ерзала на месте, поднимая и снова роняя салфетку.

— Я… Я не готова вернуться в Капитолий… — прошептала она. — И на самом деле я им вовсе не нужна.

Пит нежно улыбался Эффи с противоположного конца стола.

— Ты же знаешь, все мы будем на седьмом небе от счастья, если ты решишь задержаться подольше, правда?

Эффи слегка расслабилась и послала Питу ответную улыбку:

— Спасибо, дорогой. Я бесконечно это ценю.

Хеймитч же пристально изучал Эффи, повернувшись к ней вполоборота.

— Но ты же тогда потеряешь работу.

— Какая трогательная забота обо мне, — сказала она не без обычного своего сарказма по отношению к Хеймитчу.

— Эффи, в чем дело? Зачем ты здесь на самом деле? — спросил Хеймитч с подозрением. — Разве никому там нет дела, где ты так долго пропадаешь?

И тут приятное лицо Эффи, с умело наложенным легким макияжем — вовсе не тех петушиных оттенков, что она демонстрировала прежде — исказилось. И ее грудная клетка стала мелко дрожать, от чего ее речь стала больше похоже на всхлипы.

— Я… — она лишь открывала и закрывала рот, не в силах выдавить из себя ничего, и это длилось добрую минуту, прежде чем она смогла связно заговорить. — В тот день повстанцы ворвались в центр Капитолия. Девочки… — Эффи прикрыла глаза, как будто наблюдая за чем-то, что происходило на внутренней стороне её век. — Девочки, Минерва и Сафо… Их и других капитолийских детей забрали… — она сделала паузу, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. — Моя сестра и ее муж пытались пробиться к месту, где держали детей. Они… — она распахнула глаза, но они все еще были затуманены от тяжких воспоминаний. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. И внутренний голос уже вопил: «Нет, нет, нет». — Они не прошли и километра. Их застрелили, и тела топтали другие беженцы.

Она опустила глаза долу.

— А девочки — им было восемь и одиннадцать. Они были такие… — ее голос дрогнул. — такие славные и элегантные. Такие милые, — она подняла глаза и попыталась сглотнуть слезы. Она посмотрела на меня, так как знала, что именно я, их всех присутствующих, могу понять ее горе как никто другой. — Так для чего мне ехать домой, Китнисс? Чтоб мучиться? К своей мертвой семье? Чтобы ходить по местам, где их уничтожили? — она сделала большой глоток воздуха, чтобы взять себя в руки, и деликатно утерла слезы салфеткой.