Good Again
Шрифт:
Мое тело жаждало сна, ведь скоро мне было вставать в пекарню, но стоило мне задремать, как меня подбросило от ее истошных криков. И я кинулся в нашу спальню, где она как она сидела, судорожно обхватив себя.
— Пит! — выла она, и этот вопль напомнил мне те краткие минуты во тьме, на арене, когда мы в конце Квартальной Бойни бессильно пытались отыскать друг друга.
— Эй, я здесь. Все в порядке, — поймав ее руки, я присел рядом, прижал её к себе.
Он икала от слез, силясь заговорить.
— Там все… горело… и тебя… не оказалось рядом, — всхлипывала она у меня на груди.
— Все хорошо. Теперь я здесь, — бормотал я, зарывшись
— Но тебя не было. Ты ушел, — ответила она подавленно.
— Ты права. Прости. Просто я не мог заснуть, — солгал я.
Китнисс колыхалась в моих руках, пока я гладил ее по волосам, распутывая узелки, прогоняя ее страхи, пока она снова не заснула. Я посмотрел на все еще заметный синяк у нее на лице, на влажные после кошмара волосы, липнущие к припухшей щеке, и меня замутило. Я не мог вынести этого зрелища, и, выпутавшись из ее объятьях, вернулся в холодную и жесткую одинокую постель.
***
Все следующие ночи походили на эту. Я дожидался, пока она заснет, и уходил прочь в гостевую комнату, так тихо, как только позволяла моя шумно ступающая фальшивая нога, и я цеплялся за не менее фальшивую надежду, что стены и двери, разделяющие нас, уберегут от меня Китнисс. Утром я засветло вставал, чтобы отправиться в пекарню, вечером занимался привычными делами. Однако дня шли, а Китнисс от меня все более и более отдалялась. За ночь у нее случалось по пять кошмаров, и столько же раз я являлся, чтобы ее успокоить. Прошла неделя. И лишь тогда я разглядел у Китнисс, которая стояла, ссутулившись, на плитой, помешивая рагу, огромные темные круги под глазами. Мы оба стали больше походить на собственные тени, на людей, которых досуха высосали изнутри собственные страхи.
Взгляд откровенного желания и тоски, который мне послала Китнисс, забираясь в тот вечер в постель и пристраиваясь в моих объятьях, игнорировать я тоже не мог. Ее руки так откровенно скользили по моей груди. Она никогда не была сильна в разговорах, особенно когда речь шла о делах сердечных. Но она все равно посылала мне сигналы, и я, что бы там ни творилось в моей голове, невольно среагировал на ее прикосновение. Не говоря ни слова, она потянула меня вниз и поцеловала, не отпуская от себя, хотя я и пытался отстраниться. Я чувствовал себя как будто грязным, словно даже мое легкое прикосновение могло нанести ей вред, но она явно проигнорировала мои метания и уложила меня на спину.
Быстро избавившись от ночной рубашки, Китнисс швырнула ее на кровать и жадно меня поцеловала. И пусть я был в два раза больше ее по весу и многажды сильнее, и вся же я не мог отстраниться от нее. И я приник к ней, ощущая как ее груди трутся о мою кожу, и в нетерпении стал возиться со своими пижамными штанами. Она была готова меня принять, возможно, ждала этого уже много ночей, пока я корчился от чувства вины, пока не поймала меня. Она опустилась на меня и стала двигаться вверх-вниз, оседлав меня — я едва мог вздохнуть от невероятности этого ощущения —, а она упоенно откинула голову назад, забывшись, и я еще больше налился и затвердел внутри нее. Ее движения на моих бедрах была подобны танцу — она их приберегала единственно для подобных моментов – и, закрыв глаза, она протяжно стонала.
Меня вдруг поразила мысль, что в этот миг я был для неё, похоже, вовсе не важен – ну, не считая моего члена. Что она могла бы так оседлать и кого-нибудь другого, и эта мысль меня ужасно разозлила. Она брала то, в чем нуждалась, потому что я сам не спешил ей это
Ее нежные пальцы тем временем уже скользили в укромном местечке между ног, она сама ласкала свою грудь, доводя себя до оргазма. Я наблюдал за тем, как на ее лице отразилась высшая точка блаженства, и положил руки ей на бедра, поднимая ее и опуская, так как ее руки и ноги уже ее не держали, превратившись в желе. Взгляда на то, как она кончает, оказалось достаточно, чтобы и меня закинуло за край, и я излился внутри нее. Она рухнула на меня как тряпичная кукла, и я обнимал ее дрожащее тело, зная, что лишь так, возможно, я и могу отличиться.
Мы так с ней и не заговорили, и, пробыв с ней до тех пор, пока она не уснула, я ушел, изо всех сил стараясь не шуметь. Я долго мерил шагами гостевую спальню, понял, что все равно не усну, и пошел вниз, чтобы найти что-нибудь почитать. Нервы у меня были все еще на пределе, и было ясно — если я не успокою себя хорошей книгой – то, стоит мне заснуть, придет кошмар. Доктор Аврелий прислал мне целую гору разного чтива: от научных фолиантов, которые касались нашего лечения, до кулинарных книг и исторических трудов. Усевшись поудобнее в кресле, я выудил с полки небольшую книжечку, озаглавленную «Книга сияющих строк»**.
Я колебался — в наших школах почти не изучали поэзию, не считая патриотических стихов и песенной лирики, так что я в ней не особо разбирался. Но стоило мне начать читать, я что-то в этих рифмованных —, а порой и нерифмованных — строчках стало задевать меня за живое. Смелые сравнения поражали, и вскоре я окунулся в мир слов, о существовании которого прежде и не подозревал. Неразрешимая загадка — как мне любить женщину, для которой я был опасен — поблекла на фоне метафор, маячивших на этих страницах. И каждая строка при этом вела меня к ней — была ли она девушкой, протирающей бамбуковые створки зеркала от росы, или темноволосой красавицей, встающей из ванной, с которой течет целая река воды. В каждом их этих стихотворений мне виделась Китнисс, и на сердце от этого становилось только тяжелее.
Внезапно я почувствовал, что уже не один, и, подняв глаза, обнаружил, что в дверях стоит Китнисс. Сложив руки на груди, она смотрела на меня с упреком.
— Вернулся бы ты в постель, — прошептала она ожесточенно.
— Я скоро буду. Просто читаю…
Она замотала головой.
— Нет. Прямо сейчас. Я от этого устала. Вернись в нашу постель и оставайся там, как прежде.
— Китнисс, я сам себе не доверяю, — выдавил я, не в силах посмотреть ей в лицо.
В ее серых очах полыхнул опасный огонек.
— Хорошо. Если ты настаиваешь, и если дальше собираешься так поступать, я не собираюсь умолять, — она резко развернулась и ушла.
Если бы я не был таким трусом, то сразу бы встал и пошел за нею следом. Но так как я именно им и являлся, то я остался сидеть в кресле, дожидаясь очередного восхода солнца.
***
Проснувшись, я почувствовал, что у меня затекло все тело — я вырубился прямо в кресле, поэтическая книжица беспомощно валялась на полу обложкой вверх. Я встряхнулся, отгоняя сон, и поднял ее, рассеяно покрутил в руках, когда услышал стук в дверь. Заставив себя подняться на ноги, я, пошатываясь, направился к двери, и обнаружил за нею Хеймитча.