Good Again
Шрифт:
— Очень хорошо. Но не стоит недооценивать значение хорошо продуманного медикаментозного лечения. Встретимся завтра утром и приступим к работе. Скоро я буду созваниваться с Китнисс. Хочешь, чтобы я поделился с нею своими открытиями, после нашей с ней сессии?
— Да, пожалуй. У вас лучше получится растолковать ей все, чем у меня. Я и сам-то все еще пытаюсь понять что тут к чему, - но, прежде чем я успел уйти, меня посетила еще одна мысль, и я спросил. — Как вы думаете, в этой библиотеке есть книги о том, что со мной происходит? Ну, об диссоциативном расстройстве
— Вот тут несколько названий, которые могут тебя заинтересовать. И обязательно зайди в раздел документальной прозы и посмотри книгу последнего автора в списке.
— Спасибо, — сказал я. И я уже знал, как проведу сегодняшнюю ночь, сразу после того. как поговорю с Китнисс и попытаюсь вместе с ней все это понять. Я не был уверен, что разделяю оптимизм Доктора Аврелия, но мне очень хотелось верить, что мне удастся скорее перевернуть эту страницу своей жизни и снова оказаться рядом с Китнисс.
Вернувшись в свою комнату, я обнаружил там Хеймитча, который уставившись в окно прихлебывал что-то из больничной чашки — я мог лишь предполагать, что это была вода. Мне пришло в голову, что Хеймитч напивается, но только чтобы не чувствовать ничего и прогнать своих демонов, но еще и чтобы занять чем-то руки. Я мысленно пометил себе обдумать эту мысль когда-нибудь впоследствии, пока шел к нему.
— Думал, ты решил вздремнуть?
Он лишь пожал плечами, прежде чем ответить.
— Тут не то, что дома. Мне никогда толком не спалось в Капитолии, не только от того, что это обитель зла, но просто потому, что шумно. Все болтают, машины бибикают. Не могу тут долго спать. — он повернулся ко мне, и теперь мы оба стояли у окна бок о бок. — Что сказали мозгоправы?
Я выдал Хеймитчу краткую версию нашей с доктором беседы, и он в конце кивнул.
— Звучит неплохо.
— Вот уж не знаю, — сказал я. — Охмор у меня прошел, а в итоге в меня вселился этот «другой», да еще постстрессовый синдром по полной. Ты шутишь? И ты был не прав — у меня именно что особый вид безумия. — я прислонился лбом к подоконнику, чувствуя, что готов рухнуть под бременем всего этого.
— Посмотри на это так. У Китнисс вообще-то то же самое, а она как-то держится, что-то делает. У нас всех что-то такое. Если ты сам научишься с этим справляться, может, и ей лучше сможешь помочь. Потому что ее лечение совсем не такое плотное, как твое, — Хеймитч опять уставился в окно.
Я как следует обдумал его слова, и меня осенило, что, поскольку Китнисс пока нельзя покидать Двенадцатый, ее доступ к необходимой ей такого рода помощи заметно ограничен. И это показалось мне самой несправедливой вещью на свете.
***
— Так сколько ты там пробудешь? — спросила у меня Китнисс тем вечером.
— Не могу точно сказать. Как только смогу, вернусь к тебе. Доктор Аврелий настроен весьма оптимистично, но он не может назвать точные сроки, — сказал я, нервно потирая лицо.
— И у тебя нет никаких предположений на этот счет? — выпалила она раздраженно.
Ее чувства была понятны, более того, совпадали с моими
— Не думаешь же ты, что я нарочно стараюсь зависнуть здесь подольше, Китнисс, — выпалил я, и на том конце провода повисло молчание.
— Китнисс, прости меня! Мне так ужасно жаль. Я не должен был так с тобой разговаривать.
— Нет, все нормально. Наверняка ты весь на нервах. Возможно, нам надо поскорее заснуть, — проговорила она уныло.
— Нет, еще нет. Знаешь, что бы я сделал, будь я сейчас рядом с тобой? — я старался бодриться, ради нас обоих.
Она глубоко вздохнула, но подыграла мне.
— Ну, скажи.
— Сейчас бы мы с тобою ужинали. Я бы приготовил тебе что пожелаешь. Сырные булочки, жареный картофель…
— Печеная рыба, — вставила она, — Умираю, до чего хочу свежей рыбы, так как ты ее делаешь — когда кожица хрустит, а внутри все нежное и лоснится от жира, — простонала она едва дыша.
— И много чеснока, да? — добавил я, довольный опускаясь на подушку.
— Ммм, и я бы хотела сегодня получить десерт, после такой-то паршивой недели, — добавила она.
— Я мог бы приготовить пирог. Как раз созрели вишни.
Она хихикнула.
— И горячий шоколад. Мы же отмечаем.
Я улыбался, потому что самые обыденные вещи приобретали совершенно невероятный смысл лишь оттого, что я делал их вместе с ней. Мне хотелось ее поцеловать. В нашей маленькой общей фантазии одного поцелуя хватило бы поджечь фитиль, чтобы потом не отрываться от нее много часов. Но я подумал о моем внутреннем «другом», и все желание пропало.
Все еще не выйдя и задумчивости, я услышал в трубке её «Спасибо».
Я пожал плечами, но тут же вспомнил, что она не может меня видеть.
— Я приготовлю тебе все, что захочешь, как только вернусь.
Ее голос был хрипловатым, от переполнявших ее чувств, но она постаралась казаться легкомысленно:
— Ты уж постарайся, а то…
Наши сонные шорохи только острее заставляли чувствовать до чего же мы одиноки по обе стороны телефонной линии. Я заснул с одной из книг из списка Доктора Аврелия на груди и трубкой возле уха, хотя тупая боль все никак не отпускала мое истосковавшееся сердце.
***
Следующие несколько дней оказались весьма изнурительными. Мы с Доктором Аврелием говорили об Играх и о том, как меня пытали, хотя, казалось бы, уже более чем подробно все это обсудили за время наших бессчетных бесед. Я не ощущал никаких откровений, прозрений, от которых бы захватывало дух, хотя мои кошмары множились, становясь все более жестокими. Я был рад, что не бужу ее своими криками, хотя сам от ее кошмаров страдал даже, когда слышал их по телефону. Доктор Аврелий указал мне на то, что я стараюсь оттолкнуть от себя негативные переживания, чтобы не оказаться с ними лицом к лицу, отсюда и усилившиеся кошмары. А кроме этого мы пока не могли отыскать причины, отчего я, вероятно, пытаюсь превратиться в кого-то другого, ассоциировать себя с ним.