Good Again
Шрифт:
— По-видимому, еще недостаточно, но это вовсе не означает, что ты сошла с ума. Пожалуйста, продолжай, — его голос звучал излишне весело, и я подумала, что он бы очень рисковал, будь он сейчас где-то поблизости от меня.
— Я до чертиков злюсь на то, что Пит сейчас в Капитолии из-за того, что я не смогла держать дверь на замке. Я сама в этом виновата, — сердце бешено застучало, дыхание стало резким и прерывистым. — Хочу, чтобы он был здесь, и чтобы все было спокойно, как прежде. Я бы хотела изменить то, что случилось, и чтобы он уже был дома, со мной, — мне пришлось прерваться, потому что слезы готовы были уже вот-вот брызнуть,
— Ты злишься на Пита?
— Почему я должна злиться на Пита? — выпалила я. — Он не виноват, что его охморили! Не виноват, что его бросили на арене! Не виноват, что полюбил именно меня! — я чувствовала, что близка к истерике, и что если я немедленно не успокоюсь — панической атаки мне не избежать.
Доктор Аврелий почувствовал мое состоянии и принялся терпеливо меня увещевать:
— Прошу тебя, вдохни поглубже, пока тебе не стало плохо. Есть много всего, что нам с тобой еще нужно проработать, но прежде всего — дыши, как я тебе учил, — я сделала, как мне велели: закрыла глаза и сделала десять глубоких вдохов. Только что я едва не корчилась в агонии, а тут все-таки смогла расслабиться и почувствовать себя хотя бы капельку лучше.
Поняв, что я успокоилась, доктор Аврелий произнес:
— Твой гнев обнадеживает.
— Разве? — переспросила я недоверчиво. Я бы не назвала свое сегодняшнее состояние обнадеживающим.
— Потому что ты эволюционируешь от уныния к гневу. Депрессия — это вообще-то пассивный гнев, и она мешает улучшению, потому что в таком состоянии все стопорится. Гнев же, напротив, активен. Он является движущей силой. Это не очень-то приятно и чревато нездоровыми проявлениями, но гнев означает движение, которое в итоге ведет к внутреннему росту.
Он помолчал, чтобы до меня дошло все сказанное. Когда не стало Прим, вместе с ней из меня ушла вся энергия и воля к жизни. Я могла бы умереть от своего уныния. Когда я думала о том, как пытали Пита или представляла себе его мертвым, я впадала в то же состоянии.
— Это иначе, верно? — прошептала я скорее самой себе, чем собеседнику.
— Что «это», Китнисс? Поделись, о чём ты думаешь, — осторожно попросил он.
— Пит не умер, — сказала я, и у меня что-то затеплилось в груди. Мне вспомнилась та трансляция из Капитолия, благодаря которой я впервые обнаружила, что он всё еще жив, цел и невредим. Я реагировала на его отъезд как будто бы он умер, хотя на самом деле это было совсем не так, даже если мое сознание и пыталось убедить меня в обратном. — Мы разговариваем с ним каждый день.
— И он к тебе вернется, Китнисс. Он очень старается, работает на пределе возможностей. Но дело ведь не только в нем. Ты тоже должна стараться. Пытайся преодолеть свой гнев и прийти к спокойствию и умиротворению. Твой гнев обнадеживает, но тебе нельзя за него держаться, потому что он отнимает сил столько же, сколько дает. Ты должна задаться целью и жить как независимая, полноценная личность.
— Я независима! — выпалила я, и гнев во мне вскипел с новой силой.
— Согласен, что ты способна на независимость в высокой степени. Давай-ка кое-что сделаем. Найдется у тебя поблизости карандаш и бумага?
Я невольно закатила глаза и вздохнула. Только не очередная писанина! А потом пересела за письменный стол.
— Пообещай, что будешь со мной предельно откровенна. А теперь закрой глаза и очисти сознание, — он сделал паузу, чтобы дать мне настроиться. —
— Да, доктор, я представляю себе как я выгляжу, — выдавила я раздраженно.
— Не просто как ты выглядишь. Нужно, чтобы ты подумала о том, какая ты как личность. Я дам тебе минутку, — он снова замолчал, а я помимо воли позволила мыслям о себе самой заполнить сознание. Я видела себя на разных этапах свой жизни и окинула мысленным взором каждую их этих Китнисс.
— Очень хорошо. А теперь, по моей команде: запиши за десять секунд все, что тебе приходит на ум, когда ты думаешь о себе самой. Не думай слишком много! Просто пиши, подчиняясь чутью. Понятно?
— Да.
— Отлично. Начинай.
Я нажала кнопку громкой связи и бешено застрочила по бумаге, не заботясь о форме и аккуратности, просто позволила какофонии в моей голове вылиться наружу. Я и правда не вдумывалась в то, что пишу. Ибо пребывала в том состоянии рассудка, которому меня обучили сеансы с Доктором Аврелием: я просто пассивно позволяла чувствам и мыслям скользить сквозь меня, не цепляясь за них. Я отнюдь не наслаждалась этим медитативным состоянием, так как обычно через мое сознание в такие моменты проносились мысли и события, которые мне не хотелось помнить, и сегодняшние не были исключением. И я все больше заводилась по мере того, как писала, все больше злилась, и слова превращались в проклятия в адрес моего мысленного образа.
Я потеряла счет времени. Даже не услышала, как Доктор Аврелий сказал, что десять секунд истекли, пока мой мозг не выбросил все на бумагу. Лишь тогда я подняла голову.
— Это было дольше, чем десять секунд, — сказала я Доктору Аврелию.
— Мне показалось, что ты работаешь продуктивно, и я не хотел тебя прерывать. А теперь посмотри на эти слова. А потом поделись ими со мной.
Я пробежала глазами по бумаге и совсем не удивилась тому, что я на ней увидела. Это была действительно я, сведенная к мешанине слов, лишенная своей телесной формы. Я превратилась в некую абстрактную идею, и она была ужасна.
— Пожалуйста прочти, если не возражаешь, — попросил Доктор Аврелий.
Я набрала в легкие побольше воздуха.
Сестра
Убийца
Дочь
Изгой
Охотница
Злодейка
Невеста
Переродок
Смертница
Поджигательница
Монстр
Переродок
Предательница
Обманщица
Злодейка
Манипуляторша
Такая вот коллекция ругательств и оскорблений, особенно в конце, заставила меня раскраснеться от смущения, пока я это читала. К чести Доктора Аврелия, он не казался шокированным. Меня же этот опыт опрокинул вверх тормашками.
— Здесь наблюдается столько самобичевания, что я хотел бы обратиться…
— И в чем же смысл? — вскрикнула я, ныряя во тьму, клубившуюся у меня внутри. — какой смысл было даже пробовать? Люди погибли! Детей уничтожили! Невинные пострадали, а те, кто уцелел, сходят с ума! Стоит ли дергаться и вообще пытаться делать то, что мы делаем? — я ударилась в слезы, еще острее испытывая ненависть к себе, особенно за свою слабость. — Пит должен быть здесь! А не в какой-то там обитой войлоком клетушке, где ему нужно перемазать все пальчиковыми красками, из-за того, что его рассудок был поврежден. Прим должна быть жива! Финник должен играть со своим сынишкой! Зачем вообще вести этот разговор?