Good Again
Шрифт:
Подойдя к памятнику с языками пламени в центе города я как всегда обошла его по кругу — как всегда обошла его по кругу — это был мой личный, почти ежедневный ритуал — я опустилась к прозрачному стеклянному основания, символу жизни, сотканному из очищающего пламени революции. И вновь стала читать имена, которые были высечены на основании светильника, похожего на слезу. Само же основание напоминало юркую металлическую змейку, танцующую в опасной близости к огню. Внимательнее приглядевшись, я разобрала надписи на самом верху, дороже которых у меня не было.
Примроуз Эвердин (доб.) Китнисс Эвердин, Пит
Китнисс Эвердин, Хеймитч Эбернати (доб.) Пит Мелларк
Я провела пальцами по имени сестры и произнесла вслух как заклинание: «Примроуз Эвердин. Прим. Утенок». В последнее время я больше не избегала произносить ее имя — не то, что в предыдущие полтора года, которые миновали с тех пор, как ее у меня отняли. Каждый раз, когда оно срывалось с моих уст, у меня сжималось горло, но я заставляла себя делать это снова, снова и снова, пока не подходил к концу мой повседневный запас мужества. Медленно отступив от памятника, как будто бы он мог на меня накинуться, и повернулась, чтобы без промедления продолжить свой путь через площадь.
Сбавила шаг я лишь в конце улицы, когда остановилась перед массивной деревянной дверью с медным молоточком — дверь эта явно видала лучшие дни.
Невольно разволновавшись, я быстро поднялась по лестнице, скача через две ступеньки, и сперва постучала в дверь, прежде чем просунуть в неё голову.
— Ровена? — окликнула я.
— Китнисс? Проходи. Я как раз заканчиваю заполнять последнюю карту, — из кабинета послышался голос Доктора Агулар.
— Вроде всего горстка людей живет в Двенадцатом, а бумажной волокиты завались. Почище чем у мэра Гринфилда, — ворчала я, шагая дальше по коридору.
Доктор Агулар подняла голову, когда я вошла, ее глаза недобро сверкнули.
— Здесь живет все-таки побольше, чем просто «горстка», и у меня, в отличие от мэра, нет Эффи Бряк, чтобы сражаться с, эм… бумажной волокитой. Иначе я бы уже все закончила.
Я невольно усмехнулась — как будто пузырек воздуха поднялся со дна озера и лопнул. Припав к подоконнику, я скрестила руки на груди, поверх клетчатой рубашки, и только тут заметила что на руках у меня после целого дня в пекарне все еще оставалась следы работы в пекарне, хотя я их и помыла. Я с нетерпением ждала, когда же мы отправимся туда, куда собирались, и Ровена не могла не заметить что я дергаюсь.
Кстати, мои руки все еще и пахли мукой и специями — два месяца назад этот запах спасал меня из омута отчаяния, когда мне особенно остро не хватало Пита. Однако теперь, хотя мое сердце все так же по нему томилось, запах больше не сражал меня наповал. В пекарне он был повсюду, и упорно лип к моей коже, как свежее тесто. Хотя я все еще бессознательно жадно его выискивала и от его присутствия мне было как-то спокойнее, ибо казалось, что Пит все-таки рядом.
Ровена возникла рядом будто из ниоткуда.
— Опять нюхаешь руки? — спросила она с беспардонной иронией.
Залившись краской оттого, что меня поймали, я тут же спрятала руки за спину.
— Не понимаю, о чем ты, — пробормотала я с мрачным видом и скривила губы.
Она рассмеялась над моим смущением, ласково сжав мое плечо. Ровена была из тех, кто любит прикасаться к людям. Мне было нелегко к этому привыкнуть, но что поделаешь, раз уж она имела склонность к таким несдержанным,
Поймав мой взгляд, она сунула руку в карман своего пиджака — он идеально подходил для свежих летних вечеров — и достала металлический значок с цифрами на лицевой стороне. Легонько пробежавшись по нему пальцами, она протянула значок мне.
— Это принадлежало Роланду. К сожалению, я забываю его запах, — она наморщила лоб, растворившись в своем видении, которое, казалось, отражалось в ее глазах. Но потом совладала с собой. — Мне нравится прикасаться к этому значку. В Дистрикте Тринадцать таким награждали солдат, которые достигли звания Капитана. Он был так горд, когда его повысили, и целый день полировал его до блеска, — она улыбнулась своим воспоминаниям, а затем продолжила, — Каждую ночь он совершал маленький ритуал: убеждался, что значок все еще сияет как бриллиант, прежде чем положить его в шкатулку до утра, — она подняла на меня глаза. — он верил в Революцию. Верил, что родился, чтобы сражаться с Капитолием. Что может быть возвышеннее, чем погибнуть за то, во что ты веришь.
Я смотрела на значок, представляя человека, описанного Ровеной, который никогда не исчезал из ее памяти: здоровяка с песочного цвета волосами и сияющими зелеными глазами. Однажды она показала мне его фото, и я вспомнила, как поразило меня его открытое лицо, как будто он был стоящей книгой, которую можно взять с полки и почитать, не боясь, что история в ней шокирует или повергнет в уныние. Обычно жители Тринадцатого не отличались чувством юмора, но у человека с фотографии оно явно присутствовало, как и у его жены.
Мной овладела тихая печаль. Возвращая ей значок я заметила, что она нежно погладила его, прежде чем положить назад в карман.
Ровена одарила меня сердечной улыбкой, давая понять, что время для подобного рода откровений прошло.
— Нам нужно идти. Дети ждут.
Я кивнула, выпрямляясь, трепетное волнение изгладило тяжесть прошлых мгновений. Не оглядываясь, мы вышли и направились в приют.
***
Пятнадцать воспитанников приюта, галдя, как угорелые носились по двору и пинали мяч с бешеным воодушевлением, которое может вселись в ватагу ребятишек такой вот летний погожий денек. Мы с Доктором Агулар тихо проникли в ветхое здание и застали миссис Айронвуд за завариванием чая на полдник. Ее помощница, миссис Леви, судила игры в кикбол. Кое-кто из детей выступал в качестве зрителя, в том числе и уже хорошо знакомая мне светленькая девочка в инвалидном кресле, Вайолет. Оставив миссис Айронвуд пакет с выпечкой, я последовала за Ровеной на задний двор.
— Так-так, юная леди, я полагаю пришло время для твоей терапии и занятий лечебной физкультурой, — сказала Доктор Агулар, склонившись над девчушкой. Вайолет, которая поначалу дичилась, в последние пару месяцев привыкла и ко мне, и к тёте-доктору. Еще бы — я то и дело таскала ей сладости, а Ровена билась над тем, чтобы вернуть ее ногам подвижность, которую они утратили после переломов во время бомбежки Дистрикта.
— Сегодня я чуть-чуть ходила, — в голосе Вайолет звучал неподдельный восторг.