Good Again

titania522

— Раньше ты против их присутствия явно не возражал, — выпалила я, занимая оборонительную позицию.

— Это потому, что я знал, что могу отправить их восвояси, когда придет пора поспать. Знаешь… — и он указал на меня одной из обглоданных птичьих костей. Обгладывать и высасывать кости только в Капитолии считалось признаком дурных манер, а мы тут, в Двенадцатом, все время так делали, как будто все еще не знали, когда в следующий раз доведется поесть. Во всяком случае в нашей маленькой компании это было нормой, и Лютику мало что в этом смысле перепадало. — Но я не подписывался

все время обитать с ними нос к носу.

— И вовсе не нос к носу, тут море места, — спокойно вставил Пит, сделав глоток воды. — И ты можешь закрывать двери и окна, если станет слишком шумно.

— Да что ты говоришь! — Хеймитч надолго присосался к своей фляжке. Попытки Доктора Агулар уговорить его пройти программу очищения организма потерпели полнейший крах. А ведь Ровена, насколько мне было известно, обладая железной волей и непоколебимым упорством, сдавалась только в самых крайних случаях. Однако я знала так же, что довело нашего ментора до поисков успокоения на дне бутылки, и не смела вмешиваться в его многолетние отношения с алкоголем. Мы с Питом хотя бы могли вместе противостоять ночным кошмарам, он же был совсем один. Не считая стайки вонючих гусей и металлической фляжки, в которой плескалось забвение.

— Ты не так плох, как хочешь казаться. Но вот твое нытье невыносимо, — ответила я Хеймитчу, чувствуя, что мрачно хмурюсь. Как обычно, он доводил меня до ручки, так что приходилось показывать все прелести своего характера. Меняя тему разговора, я спросила как можно более отстраненно. — Знаете вы, что нынче на календаре, а?

Пит, который до этого подъедал горошины на свое тарелке, обронил несколько, хотя внешне все еще был невозмутимом.

— Летнее солнцестояние? — с надеждой предположил он.

— Нет, малыш. Она права. Совсем скоро День Памяти, — ответил Хеймитч мрачно.

Пит заметно сник, и я понимала что это с ним. В прошлом году годовщина Жатвы и торжества в память о детях, погибших за более чем семь десятков лет притеснения Дистриктов Капитолием, вызвал у нас самые противоречивые чувства. С одной стороны, она положило начало нашей физической близости. А с другой — у Пита случился приступ, который едва не поставил под угрозу все наши прежние достижения. Питу было сложно справляться с такими вещами, и от меня не укрылось, как его щеки заливает румянец от нахлынувших на него воспоминаний. Протянув к нему руку, я мягко сжала его ладонь.

— Я помню только хорошее, — произнесла я тихо. От эти слов ему явно полегчало, и он в ответ улыбнулся мне и переплел наши пальцы.

Стоило мне повернуться к Хеймитчу, и меня накрыло мощное ощущение дежавю. Мы уже это однажды проходили, вот только мои сомнения и терзавшие меня вопросы никуда не делись.

— Что мы должны сделать в этом году?

Хеймитч выпрямился. Ему все тонкости этой церемонии были известны лучше, чем кому-либо.

— Не больше того, что год назад. Очевидно, они хотели бы чтобы один из вас или же вы оба произнесли речь, но я полагал, что после визита Пита в Капитолий, ты не захочешь…

— Да, ты прав. Я не хочу говорить речь. Я даже не хочу выходить на сцену, — сказала я пылко.

— Но, может быть, я произнесу речь, —

вставил Пит, сжал под столом мое колено.

— Что? — выпалила я, задыхаясь от шока. — Почему ты хочешь это сделать?

— Китнисс, я хочу, чтобы люди ощутили надежду. Хочу, чтобы они знали и понимали, что все обязательно наладится и станет лучше. На самом деле, теперь, когда я действительно задумываюсь об этом, я очень многое хочу сказать.

Я откинулась на спинку стула, обескураженная.

— Ты только что вернулся из Капитолия, где проторчал целых три месяца. Ты хочешь рецедива? — чувствуя, как во мне как снежный ком нарастает гнев, я осеклась.

— Китнисс, пожалуйста. Я знал, что это может тебе не понравиться, но…

— Да, черт возьми! Отчего было со мной заранее об этом не поговорить. Ведь это мне придется разгребать последствия, когда все покатится к чертям! — я повысила голос, я уже почти визжала, и мне это вовсе не нравилось. Однако я все никак не могла взять в толк его слова.

Пит задрожал в ответ на мою острую реакцию.

— Я еще не решил, — проговорил он тихо, но его голос стал тверже. Так случалось, когда он терял терпение. Мало того, что он рисковал схлопотать рецидив, но он еще и смел сердиться на меня из-за этого.

— Ты выглядел довольно-таки решительным минуту назад, — я посмотрела на Хеймитча, который сделал глоток из своей фляжки с самодовольным выражением на лице. — Ты получаешь удовольствие от этого, не так ли? — метнула я в него обвинение.

— Ты и представить себе не можешь до какой степени. Люблю хорошую ссору.

— Хеймитч, — твердо предупредил его Пит.

Хеймитч выпрямился, встал с места и принялся закручивать фляжку.

— К вашему сведению, чем дальше в лес, тем больше дров: вы оба с возрастом становитесь все более невыносимы. Зрелость вам вовсе не к лицу, — он потопал прочь по коридору. — Эй, могу я посмотреть у вас телевизор…

— А что случилось с твоим? — спросила я, чувствуя, как мой голос дрожит от возмущения.

— Ничего, — ответил он, посмеиваясь про себя. — Но так я мог бы подслушивать, делая вид, что смотрю новости.

— До свидания, — проговорила я твердо, обгоняя его, чтобы широко распахнуть перед ним парадную дверь.

Выходя из дома, Хеймитч бормотал себе под нос вместо слов прощания. Заперев за ним дверь, я повернулась и сразу же направилась в кухню. Пит уже сложил посуду в раковину, чтобы ее замочить перед мытьем.

— И что? — сказала я угрожающе, скрестив руки на груди. Я и сама не ожидала, что так невероятно на него разозлюсь. Единственный раз, когда я так на него взъярилась — это когда он пялился на грудь Джоанны в лифте перед нашим возвращением на Арену. Ладно, не пялился. На самом деле я никогда не видела, чтобы Пит на кого-нибудь пялился. Но мне тогда, конечно же, казалось, что он смотрел, а потом дразнил меня, что я, мол, «слишком чистая». Оглядываясь назад, я признавала, что мною двигала чистой воды ревность. Еще один раз что-то подобное было в прошлом году, после того, как мы впервые были с ним близки, но мне не хотелось слишком много думать о той ночи. Тогда я скорее испытала острую боль, чем злость на Пита.