Гордость завоевателей
Шрифт:
– Я понимаю ваши чувства. Но меньше всего нам сейчас нужно, чтобы штатские путались под ногами у военных. Доверьтесь профессионалам, лорд, пускай они сделают свое дело. Там уже целый флот, и когда Севкоор соберет «Цирцею»…
– «Цирцея»… – вторил ему едва слышный голос. Все посмотрели на старика, лежащего на пышном ковре.
– Господин Шолом, – Бронски опустился рядом на колено, – я бригадный генерал Петр Бронски из военной разведки Севкоора. Как вы себя чувствуете?
– Чудесно, – отозвался Шолом, и его губы расползлись в блаженной улыбке. – Я витаю в небесах, где
– Ага, – проворчал Бронски. – Что ж, это скоро кончится. Ладно, по крайней мере, теперь вы вне опасности. Улыбка Шолома стала иронично-горькой:
– Вне опасности, говорите? Все это ложь, сэр, сплошная ложь. Все мы сейчас в опасности. Завоеватели идут. Бронски нахмурился, глядя на Эйсена.
– Что с ним?
– Остаточный эффект гипноиндуктора, – ответил Эйсен. – Как-никак, передозировка. Ничего, через несколько минут он будет как огурчик.
– Все мы в опасности, генерал, – твердил свое Шолом. – Уж я-то знаю, – добавил он заговорщицким тоном. – Я все понял. И никому не сказал. Каприз природы, совпадение, один шанс на миллион… может быть, даже на миллиард… Но Севкоор оказался умен… Или просто у него не было другого выхода… Или гордыня не позволила упустить такую возможность. Севкоор выделил средства, нашел людей, и работа закипела… Придумали какое-то дурацкое обоснование и столь же дурацкое название. И – надо же! – у Содружества появилось оружие, какого еще не бывало в истории. И оно положило конец войне.
Бронски снова посмотрел на Эйсена, но тот лишь озадаченно пожал плечами.
– Я не понимаю, – сказал Шолому разведчик. – О чем вы?
– О Келадоне, конечно, – тихо произнес тот. Блаженное выражение вдруг сошло с его лица, и вернулся страх пополам со стыдом, как на портрете, сотканном Фиббит. – Это был просто сильный всплеск солнечного излучения. Но – как раз в тот момент, когда паолийские корабли устраивали свою западню. Солнечная энергия обрушилась на них с тыла, когда они вышли из спасительной тени планеты. И пока паолийцы находились в этой тени, никто из них, конечно же, не видел, как приближается волна. Совпадение, вероятность – одна миллионная процента. Или одна миллиардная….
– Сэр, – резко произнес Эйсен, покосившись на Кавано, – мне кажется, штатские не должны этого слышать.
– Слишком поздно, – мрачно отозвался Бронски. – Продолжайте, господин Шолом. Что было после? Шолом криво улыбнулся:
– Что значит – после? Келадон их убил, вот что было после. Весь поток солнечного ветра вошел через сопла двигателей, где не было двухполюсного защитного поля. Радиация прорвалась на корабли. И сверхплотный металл, и жидкие отражатели, которые должны были защищать от облучения снаружи, только сфокусировали и сконцентрировали этот поток. – Взгляд Шолома был устремлен в пустоту. – Энергия металась внутри кораблей, не находя лазейки наружу. Она и убила всех.
У Бронски было жалкое лицо – как у человека, идущего через кладбище в глухую полночь.
– Вы хотите сказать, – пробормотал он, – что никакой «Цирцеи» не существует? Шолом кивнул:
– Не существует. И никогда не существовало. Я это вычислил. Все удивлялся, почему никто
– Почему? – спросил Кавано. Шолом вновь качнул головой, и глаза его наполнились слезами:
– Ради сохранения мира! Ведь угроза применения «Цирцеи» заставила паолийцев прекратить войну. И еще долго удерживала всех от агрессии.
– Но она не удержит от агрессии завоевателей, – сказал Колхин.
Шолом закрыл глаза.
– Знаю, – пробормотал он. – Знаю. Быть может, Севкоору следовало давным-давно признать это. Какая гордыня – верить, что мир можно сохранить, опираясь на миф… Как это глупо…
Он умолк, и целую минуту в комнате стояла тишина. Кавано смотрел на старика, и биение собственного пульса казалось ему ударами молота; и молот этот вдребезги разбивал Вселенную. Некогда «Цирцея» подарила ему жизнь, прекратив войну, в которой он бы неизбежно погиб. Позже «Цирцея» отравляла его страхом, когда он ждал новых войн, которые разорвут Содружество в клочья и повергнут цивилизацию в прах. А три недели назад «Цирцея» вновь подарила ему надежду. Надежду, что неуклонно надвигающиеся завоеватели будут остановлены.
И все это оказалось воздушным замком. Абсолютно все.
Бронски сделал глубокий вдох:
– Эйсен, как его состояние?
Взгляд у Эйсена был такой, словно он только что получил по затылку кувалдой.
– Да, сэр, с ним все в порядке, – произнес он, с трудом подбирая слова.
– Ну ладно, – сказал Бронски. – Все, кто сейчас находится в этой комнате, помещаются в строгий карантин, с запретом на общение. Снимите с него ленту…
– Минуточку, генерал, – прервал его Ли. – Вы не можете посадить нас на гауптвахту, точно нижних чинов. Как помощник парламинистра Ван-Дайвера, я…
– Заткнитесь, Ли, – посоветовал ему Бронски. – В данный момент меня не волнует, чей вы помощник. Просидите в карантине до тех пор, пока я не узнаю точно, правда ли все то, что мы здесь услышали. И что, черт побери, нам делать, если это правда.
– Должны быть сведения в архивах, – пробормотал Кавано. – Уровень радиации и другие данные, зарегистрированные бортовыми приборами Севкоора во время сражения… Генерал, а как же моя дочь? Я не могу сидеть сложа руки, когда она подвергается такой опасности.
– Мне очень жаль, лорд Кавано, но у меня нет выбора, – проворчал Бронски. – И если на то пошло, мне еще после нашего приватного разговора на Формби следовало посадить вас под замок. Эйсен, замените Чо Мина у двери.
– Есть, сэр. – Эйсен направился к выходу.
– Вы делаете серьезную ошибку, генерал, – процедил Ли. – Исчезновение помощника депутата Парламента вам с рук не сойдет.
– Еще как сойдет… черт! – Бронски умолк и бросил руку к внутреннему карману пиджака.
И застыл с окаменевшим лицом. Глаза смотрели куда-то за спину Кавано. Вновь ощутив в груди тяжесть, Кавано медленно повернулся.