Горение (полностью)
Шрифт:
Рыдза признал сразу же, но, однако, настоящим именем называть не стал, осведомился, как следует обращаться; выслушав ответ - "Мацей", удовлетворенно кивнул и, пригласив устраиваться в кабинете, где свободного пространства почти не было, оттого что кипы новых, не проработанных еще газет валялись на полу, между скрипучими, разностильными стульями, отправился готовить кофе.
Вернувшись со своей крохотной чашечкой и стаканом для Рыдза, осведомился:
– Чем могу служить?
– Владимир Львович, мы получили данные, которые бы хотелось перепроверить...
– Это вы про Азефа?
– Да.
– Ну и что?
Рыдз опешил:
– То есть как?
– А - так, - хохотнул Бурцев.
– Для меня совершенно ясно, что Азеф провокатор. И я про это - как вам, по-видимому, известно - неоднократно заявлял. Но ведь ЦК постоянно берет его под защиту.
– Чем вы это можете объяснить?
Бурцев разбросал руки, словно драчливый петух крылья:
– А вы?
– Партия переживает кризис, - ответил Рыдз убежденно.
– Мы об этом писали.
– Я, как бывший эсер, слушаю это с болью, но, увы, Ленин тут прав, вздохнул Бурцев, - именно кризис.
– Мне тоже это больно слышать, Владимир Львович... Я имею множество друзей эсеров, честнейшие люди, огромного личного мужества и чести...
– Да уж, этого не занимать.
– Однако, Владимир Львович, товарищ, получивший информацию об Азефе, крайне щепетилен в вопросе обвинения кого бы то ни было, да тем более в провокации. Этот товарищ просит вас встретиться с человеком, который бежал из охранки после того, как оказал нам реальную помощь... вполне серьезную. Он в розыскных листах, ему грозит военно-полевой суд. Если французы выдадут его Петербургу, надо ждать еще одного обвинительного приговора... Мы можем надеяться, что использование вами этого человека не нанесет ему ущерба?
– Хотите, чтобы я встретился с анонимом?
– Да.
– Как правило, я работаю с теми, кто принимает на себя ответственность, товарищ Рыдз.
– Этот человек, возможно, еще пригодится нам для борьбы... Мы стараемся оберечь его от провала...
– Проверяли его? Надежен? Рыдз ответил вопросом:
– А вы Меньшикова с Бакаем проверяли? Надежны?
– Да.
– Двойной игры с их стороны быть не может?
– Нет. Ведь именно они помогли мне разоблачить провокатора Зинаиду Жуженко...
– Адъютанта "Казбека"?
– Да.
– "Казбек" - это Сладкопевцев?
– Он же в борьбе... Я не вправе открывать псевдонимы тех, кто продолжает бой с самодержавием.
– Простите.
Бурцев начал ловко лавировать между кипами газет, по-петушиному забросив руки за голову, чудом сидевшую на тоненькой шее; остановился перед Рыдзом, нагнулся к нему, спросил:
– Ну хорошо, допустим, я встретился с вашим человеком анонимно... Он дал мне новую информацию, которая понудит ЦК социалистов-революционеров хоть как-то откликнуться на новые улики. Но ведь тогда Чернов с Савинковым неминуемо потребуют встречи с моим... с вашим свидетелем... Как быть?
–
– Что ж, попробуем.
– У меня, кстати, есть словесный портрет того полицейского чина, который встречался с Азефом... Это была не случайная встреча, он его на извозчике ждал, в экипаже...
– Послушаем, - откликнулся Бурцев.
– Давайте-ка портрет.
– Глаза стальные, с прищуром, веки припухлые, усы, чуть правленные вниз, нос прямой, лоб высокий; выражение лица сосредоточенное, особых примет нет, крепкого телосложения, довольно широкоплеч, рост высокий, по здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь...
– Хм... После девятьсот пятого года новые начальники департамента и охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты...
Рыдз нахмурился, покусал нижнюю губу и попросил извиняюще:
– Владимир Львович, пожалуйста, не произносите при мне слово "охрана"... Вы же знаете, видимо, что с моею сестрой сделали палачи.
– Да, да, миленький, простите великодушно, я привык говорить для здешней прессы, не гневайтесь...
– Спасибо.
– Хм, - повторил Бурцев, - на Виссарионова не похож, на Комиссарова тоже...
– Кто из чинов полиции был на процессе депутатов Первой думы?
– Информация не поступала, но кто-то был, вокруг здания кишели филеры, ждали кого-то...
– Не Герасимова?
– У меня есть только одна его фотография... Давняя, когда он в начале девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении... Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен, весьма привлекателен...
Поднявшись, Рыдз сказал:
– Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут "Федор Мокеевич". Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?
– Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.
– Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в одиннадцать тридцать.
О "пригороде" сказал неспроста; Владимир Львович человек увлекающийся, Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает. 3
– Владимир Львович?
– осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.
– Именно так. С кем имею честь?
– Я Федор Мокеевич.
– Кто?!
– Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать тридцать.
Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру:
– Да, да, верно. Прошу.
...Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно, гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями; Мадлен вызвалась погладить ему пиджак и брюки: "Я же работала прачкой, все сделаю вмиг". Турчанинов поблагодарил, ответив, что стеснен в средствах; лучше уж сам. "С соседей не берем, - расхохоталась Мари, - даже за любовь не берем с соседей". Поэтому к Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке; военная косточка, привычка - вторая натура.