Горение. Книга 2

Семенов Юлиан Семенович

– Мы имеем фотографии филеров, – ответил Дзержинский.

– Каким образом заполучили? – удивился Ленин.

– Мы создали особую группу в составе нашей народной милиции.

Ленин присел на краешек стула, подломил под себя ногу, что-то юношеское, увлекающееся было в нем. Дзержинскому это понравилось, он сразу почувствовал доверчивое равенство.

– Ну-ка, извольте, Феликс Эдмундович, объяснить. Меня сей проблем о-очень интересует. Народная милиция? На деле? Провели в жизнь нашу резолюцию? Замечательно! А что за группа? Сколько в ней человек? Почему выделяете? Смысл?

– Выделяем особые группы разведки,

Владимир Ильич, – ответил Дзержинский. – Три, пять, семь человек, в основном молодые рабочие, обязательно грамотные, знающие местные условия, спортсмены, стрелки, учат языки. Мы должны уметь бороться с теми, кто сажает нас в тюрьмы. Для этого надо знать врагов.

– Ой! – Ленин рассмеялся. – Шел сюда – думал о том же. Читали – Витте свалили…

– Вот это новость! Прекрасно, право же! – сказал Воровский.

– Вацлав Вацлавович, дорогой мой человек, объясните, отчего это «прекрасно»? До каких пор в России будут уповать на смену личности? Ладно, бог с ним, снова я о больном… Вернемся к практике… Итак, Витте свалили, пришел Горемыкин. Враг? Понятное дело. Но кто за ним стоит? Кого он представляет? Чего от него ждать? Каков был раньше? Отношение к реформам? К армии? Сплетнями пользоваться негоже, надо знать хотя бы протокольные, чисто биографические данные: из этого можно вывести контур человека, пусть даже сугубо приблизительный. А мы к этому не готовы. Так что ваш опыт важен, Феликс Эдмундович, надобно, чтобы вы рассказали об этой работе нашим товарищам, а то спорить мы горазды, а вот защищаться – не ахти. Будем учиться.

– Будем, – согласился Дзержинский.

– Сейчас заходил к нашим, спят как суслики, а меньшевики начали фракцию собирать, – сказал Ленин, – что называется, с корабля на бал.

– Так надо бы наших побудить, – сказал Боровский.

– Отоспятся – злее будут; с товарищами из меньшинства дискутировать – силу надобно иметь, силу и крепкие нервы. Замучают словопрениями, сплошные присяжные поверенные.

Боровский улыбнулся:

– А вы?

– Я до присяжного не дорос, не пустили, я на помощниках замер, конец карьере, страх и позор… По каким вопросам будете поддерживать нашу позицию, Феликс Эдмундович? Выступления приготовили или предпочитаете экспромт? – спросил Ленин.

– И так и этак. Поддерживать вас станем по всем вопросам. Выступать от нас будет Варшавский.

– Адольф? Барский, кажется? Так?

– Да.

– Он славный товарищ. Почему только он? А вы?

– Акцент… Как-то неловко с моим-то языком выступать на таком высоком форуме.

Ленин всплеснул руками, пораженный:

– Да как вам не стыдно, Феликс Эдмундович, побойтесь бога! Язык языку ответ дает, а голова смекает!

– Нет, – упрямо повторил Дзержинский, – я выступлю лишь в случае крайней нужды.

– Это я вам обещаю, – как-то даже обрадованно сказал Ленин, – драка будет звонкая, хотя мы проиграем, видимо, по всем пунктам.

Дзержинский спросил недоумевающе:

– А как же объединение?

Ленин пожал плечами:

– Я готов выслушивать товарищей из меньшинства, готов молчать, я готов даже отступить – во имя объединения с национальными социал-демократиями. Вот если мы сможем провести объединение с вами в самом начале работы съезда – многое может измениться, очень многое.

Боровский сказал задумчиво:

– Это меньшевики понимают

не хуже нас с вами. Коли мы объединимся в самом начале – Феликс Эдмундович вправе потребовать дополнительные мандаты, и этому ничего нельзя противоположить, и тогда приедут польские делегаты, и мы уравняемся с меньшевиками в голосах…

– Если меньшевики не утвердят наше объединение в начале работы, мы должны будем думать, как повести себя, – сказал Дзержинский, – мы не марионетки, мы представляем тридцать тысяч организованных польских рабочих.

Ленин рассердился:

– А мы кого представляем? За нами тоже немало русских рабочих. И ведь мы знаем, что нас ждет. Так что и вам, Феликс Эдмундович, предстоит пострадать: дело того стоит. Умение видеть в поражении задатки победы – необходимое умение, в этом, коли хотите, заключен весь смысл политической борьбы. Обижаться наивно, это безвкусно, когда в политике обижаются.

… Надежда Константиновна приготовила вырезки из русских газет, отчеркнула наиболее важные строчки красным карандашом, сделала подборку из французской и немецкой прессы; расшифровала письма, доставленные курьером из Харькова, Екатеринослава и Читы.

– Нас ждет избиение, – сказал Ленин. – Впрочем, беседуя с товарищами, я вынужден смягчать – обещаю борьбу.

– Наши не растеряются?

– Могут.

– Кое-кто считает, что разумнее было бы уйти со съезда, если расклад не в нашу пользу. Ленин ожесточился:

– Партийная борьба не знает практики «наибольшей благоприятности». Нельзя смешивать политику с идейной борьбой. Открытого столкновения боится тот, кто не верит в свое дело… В конечном счете протоколы съезда будут изданы: каждый умеющий читать и сравнивать вправе вынести свой приговор…

… Пришел Румянцев. Здесь, в Стокгольме, он жил под фамилией Шмидта, и никто в его пансионе не подозревал, что обладатель этой фамилии – русский: говорил Румянцев по-немецки без акцента, знал не только «хохдойч», но и диалекты; саксонцы считали его своим, так же относились к нему мекленбуржцы.

– Вот, Владимир Ильич, я переписал – вышло четыре страницы.

– Много. Вы открываете съезд, вам и задать тон – краткость и деловитость. Давайте-ка поработаем. Да и коррективы надобно внести, вы на пристань не ходили, а я делегатов встречал – мы в меньшинстве, в сугубом меньшинстве.

– Мартов с Даном постарались…

– Не следует мелко обижать оппонента. Принцип широкого демократизма при выборе делегатов не они выдвинули – мы…

– Вы, – уточнил Румянцев. – Я лично протестовал, если помните. Вы настояли, Владимир Ильич, вот теперь и расхлебываем…

– Испугались меньшевиков? – Ленин странно усмехнулся. – Или сердитесь на меня?

– Второе.

– Ну, это – пожалуйста. Только б не первое. А демократизм выборов… Как же иначе? Противопоставить реакции, которая любых выборов боится как огня, идею демократического волеизъявления трудящихся может только наша партия. Смешно этого ждать от кадетов или эсеров: одни опираются на помещиков, другие вообще только в заговор верят… Конечно, демократические выборы делегатов – иначе и быть не может. Риск? Бесспорно. Кто не рискует, тот не побеждает. Да и потом, меньшевики долго не продержатся: больно очевидны их просчеты… Давайте-ка посмотрим доклад, кое-что надо уточнить в свете новых обстоятельств.