Горицвет. Лесной роман. Часть 1.
Шрифт:
Наружно Аболешев производил довольно благоприятное впечатление. Только неизменная слабость, тяжелая апатия и глубокая грусть, застывшая в его аквамариновых глазах, напоминали о его нездоровье. В таком состоянии он обыкновенно возвращался после своих поездок: измотанный, бледный, страдающий от ломоты во всем теле. Жекки попыталась с присущей ей запальчивостью воспротивиться подобному самомучительству, однако Аболешев успокоил ее: уж лучше мучиться несколько дней в конце поездки, чем переносить еще худшие страдания месяцами. С этим нельзя было не согласиться. Возвращаясь домой, Аболешев быстро восстанавливался, после чего начинал походить на здорового человека. И так, месяца три - четыре, до того, как ему снова требовалось куда-нибудь ехать.
За последний
Она пыталась не давать им ход, но они упрямо возвращались снова, и снова, в конце концов, вытеснив на второй план все прочие рассуждения. "Зачем ему ехать к Восьмибратову, если годовой процент за акции уже выплачен, а в текстильном деле он разбирается не лучше, чем я в музыке. А эта ужасная записка, выпавшая из кармана его пальто как раз в то время, когда Павлина, чистила господский костюм, а Жекки проходила мимо: "Я смогла достать только две dos. Ждите ровно в восемь". Жаль, что без подписи, а то Жекки заставила бы его поведать об этой таинственной встрече в восемь и о той, что просила его ждать. Жаль еще, что Жекки испытывала какую-то подспудную неприязнь к такого рода подозрениям. Не то она могла бы устроить несколько показательных истерик и заставить Аболешева во всем сознаться.
Только что ей даст его признание? Да, может быть, ему действительно надо время от времени консультироваться с доктором Облеуховым, и, судя по всему, эти консультации он неплохо совмещает с какими-то посторонними визитами. Может быть, он ищет знакомства с другими женщинами потому, что после той ночи дал обещание Жекки не тревожить ее, и с другими у него все как-то иначе? А может быть, он уже нашел ей какую-то постоянную замену, возмещающую утраты, понесенные в официальном браке? Ведь выяснилось же недавно, что у председателя судебной палаты Сомнихина помимо законной жены Елизаветы Антиповны в Нижеславле имеется вторая, невенчанная, а по сути, тоже жена, подарившая ему троих ребятишек? А чем Аболешев хуже Сомнихина?
Последнее предположение заставило Жекки настолько критично пересмотреть интимную часть отношений с Аболешевым, что она вынудила себя попробовать сломать привычный статус-кво. А вдруг тот единственный раз был просто необъяснимой случайностью? Она уверила себя, что и Аболешев задумывается о том же, но не решается намекнуть на что-то подобное из-за данного ей слова. Поэтому Жекки посчитала возможным своими силами разрубить Гордиев узел, и однажды поздним вечером вошла в комнату Аболешева.
Он пристально посмотрел на нее, отвернулся и решительно отошел к окну. И так, намеренно стоя спиной, сказал огрубевшим сдавленным голосом: "Нет, Жекки. Этого больше не будет. Возвращайся к себе". Услышав это, она как ошпаренная вылетела из комнаты. Надо же было выставить себя такой ... такой никудышной фефелой. И почему раньше в выражении "сгорать от стыда" ей чудился только какой-то метафорический смысл. На самом деле человек вполне может сгореть от стыда. В тот вечер она была тому живым доказательством.
Само собой, потом ни о каких попытках еще что-то изменить, не могло быть и речи. Но сомнения и тревожные мысли не отпускали ее. И чем дальше Жекки углублялась в поиски ответов, объясняющих поведение мужа, тем однозначнее склонялась к выводу - Аболешев ей изменяет.
Бывали минуты, когда она могла бы с полной уверенностью утверждать это, если бы... Если бы такие крайние, настигавшие ее, приливы отчаяния не перебивали сказанные когда-то Аболешевым слова, всегда взрывавшие ее память ослепляющим светом: "Что бы потом ни случилось, знай, в этом мире я люблю только тебя, Жекки". Да он это сказал, словно предвидя будущее неизбежное недопонимание. По-другому и быть не могло. В отличие от нее, доверчивой и наивной, вступая в брак, он, наверное, знал, что предстоящий им совместный путь не будет устлан одними розами. После той первой ночи он просил ее верить ему. Жекки закрывала глаза,
Мало того, что Жекки терзалась бешеной ревностью, ей по-прежнему не хватало духу заявить напрямик о своих подозрениях, а значит, ее терзания только усиливались. Она была убеждена, что Аболешев со свойственной ему прямотой, в случае чего, тотчас подтвердит ее обвинения, и тогда ему не останется ничего другого, как заняться оформлением развода. А развод с ним представлялся ей такой катастрофой, страшнее которой была, пожалуй, лишь смерть - ее или его, не важно. Жекки давно не разделяла себя с ним, и как ей казалось, несмотря на почти полную уверенность в его измене, Аболешев точно так же не разделял свою, и ее жизнь, и в глубине души по-прежнему был предан лишь ей одной. Так, по крайней мере, говорило ей сердце. Следовательно, всякие объяснения, демонстративные приступы ревности и тому подобные проявления справедливого негодования не только лишались смысла, но и могли добавить лишь новые сожаления в придачу к уже существующим.
"Пусть уж все будет, как будет, а там посмотрим", - говорила она себе. С этой мыслью она прожила весь последний год и с ней же вошла в бывший отцовский кабинет, ставший теперь законной резиденцией Аболешева.
XVI
Павел Всеволодович полулежал перед растопленным камином в широком кресле. От камина по комнате расходилось тепло, растекался завораживающий, как породившее его пламя, красновато-дремотный свет. Другое освещение отсутствовало вопреки наступившим сумеркам.
Красные всплески огня четко обрисовывали чугунные завитки каминной решетки, круглый циферблат каминных часов, светлое пятно от рубашки Аболешева, плотно обложенное невидимым бархатом его домашней куртки и чуть выше - бледное тонкое лицо, обросшее темной щетиной. Из-за невыбритых щек и висков обычно тщательно подстриженная маленькая бородка Аболешева, соединенная с изящной линией усов, казалась массивнее и грубее. Тонкие прямые черты лица сделались проще, размякли и потускнели.
Растянувшись в кресле, Аболешев безотрывно смотрел на огонь. И пламя, будто уподобившись его неумолимому взгляду, непрерывно и безжалостно поглощало текущие навстречу невидимые лучи.
При появлении Жекки из темного угла, как из укрытия, вышел Йоханс, держа в руках поднос с графином вина и пустыми бокалами.
– Добрый вечер, - поприветствовал он ее, выходя из кабинета.
– Жекки? Ну, наконец-то.
– Голос Аболешева прозвучал, как будто бы шел из подземелья.
– Когда ты приехал?
– спросила она его, целуя и склоняясь к нему лицом.
Он притянул ее ближе к себе, так что она почувствовала сквозь блузку, скользящий бархат его куртки. Его ответный мягкий поцелуй как всегда вызвал у нее легкое помешательство.
– Около трех, кажется, - ответил он и тут же в свою очередь задал вопрос, отстраняя от нее губы.
– Ты что плакала сегодня?
Жекки в который раз изумилась его способности видеть ее насквозь, способности замечать самые незначительные перемены в ее внешнности, улавливать малейшие колебания и самые неуловимые, тончайшие внутренние движения. Так мог чувствовать и понимать лишь человек, неразрывно связанный с ней узами, более прочными, чем заурядная супружеская связь. Не отдавая себе в том отчет, Жекки принимала это как доказательство их двуединого естества, которое нельзя было разорвать никакими внешними силами. И разве не удивительно, что из всех, пережитых ею за сегодняшний день событий, он безошибочно выделил именно то, что произвело на нее самое тягостное впечатление?