Горицвет. Лесной роман. Часть 1.
Шрифт:
Лицо Гиббона застыло с выражением смертельного испуга. Он не мог произнести ни слова.
– Вот видите, - предупредил его Охотник.
– Мои люди опросили двенадцать человек из числа его ближних и дальних знакомых, включая тех, с кем он должен был якобы встретиться во время поездки. И ни один, слышите, ни один не смог подтвердить, что виделся с ним в этот день.
– Но постойте... нет, должны же быть какие-нибудь безошибочные приметы, я не знаю... особенности в поведении, отличавшие бы его от остальных? Ведь я ничего не видел!
– вдруг почти закричал Гиббон. Он почувствовал необходимость бороться с накатывавшим на него животным ужасом, ужасом перед тем, что становилось очевиднее с каждой минутой и, как утопающий, хватался за соломинку,
XXIX
– В человеческом обличье ликантропы могут проявлять себя по-разному, - сообщил спокойно Охотник.
– Это во многом зависит от психологии личности, которая принимает свойства оборотня. В средневековых трактатах, описывающих разнородные проявления в нашем мире нечистой силы, между прочим, всегда находилось место и для обличения оборотней. Кое-что я почерпнул оттуда. Кое-что, из более поздних сочинений, в том числе, наших доморощенных и вполне толковых. Тот же князь Андрей Ратмиров - живое воплощение злого духа, немало помог мне. А кое-что, представьте себе, я уяснил на практике, пока рыскал по здешним лесам, деревням и опустевшим помещичьим усадьбам. К примеру, князь Андрей был человеком мягким и сентиментальным. Заболев ликантропией, он превратился в довольно добродушного оборотня.
– Вы шутите?
– Нет, я хочу немного успокоить вас, любезный Гиббон.
Сказав это, Охотник опять раскашлялся. Соломон Иваныч смотрел на него с нескрываемым волнением. Он уже понимал, что их разговор близится к развязке, и с тяжелым предчувствием ждал ее, и втайне надеялся, что она все-таки не наступит.
– Вам придется поверить мне на слово, - прохрипел Охотник, едва совладав с кашлем.
– Иначе мне пришлось бы пересказать вам весь запутанный ход моих расследований и поделиться всеми перипетиями моих умозаключений. Я думаю с вас довольно того, что я убежден - человеческое воплощение Зверя - это Грег. Он прямой и единственный потомок Мышецкого князя. Он мог бы по праву носить княжеский титул. Один из его предков оставил дневник с описанием своей болезни, четко указав на то, что она передается по наследству. В его образе жизни много возможностей для временного и подчас весьма продолжительного исчезновения из поля зрения даже очень близких ему людей.
Есть свидетельства, что он очень хорошо, неоправданно хорошо для столичного коммерсанта, знает Каюшинский лес. Все запротоколированные случаи несостоявшихся сделок по продаже на вырубку лесных участков отмечены появлениями какого-то неизвестного лица в обществе кого-либо из участников сделки - продавца или покупателя. Как правило, накануне того дня, когда наступала развязка. Почти всегда в местности, где намечалась рубка деревьев или происходило отравление реки, как в случае с фабрикой Восьмибратова, люди видели огромного светлого волка или слышали по ночам волчий вой. Есть несколько внятных показаний свидетелей. С их слов было составлено описание того человека, который навещал в решающий день нерадивых продавцов или несговорчивых покупателей. Оно довольно близко к портрету Грега. Правда, ни один свидетель не узнал его по фотографическим карточкам. Думаю, и для этого факта существует свое объяснение.
Грег родом из этих мест, хорошо их знает, и вместе с тем, его самого здесь отнюдь не считают за земляка, и он почти ни с кем из местных не поддерживает знакомства. Это помогает ему оставаться в нужный момент неузнанным. Помогает скрываться, когда это необходимо. У меня есть и более веские улики против него. Но, повторяю, сейчас для подробностей нет времени. Если хотите, когда-нибудь при благоприятном повороте событий я раскрою все козыри. А пока...
– Да, да конечно, - поспешил поддержать его Гиббон.
– Я и не думал сомневаться в вашей осведомленности. Мне только хотелось узнать побольше сведений, чтобы, как говорится, самому лучше подготовиться для нашего дела.
Охотник пристально посмотрел на него, но ничего не ответил.
– Показалось, - сказал он.
– Велел же этим болванам проверить, чтоб никого не было в соседних кабинетах. А тут как будто шорох и что-то вроде скрипа половиц. Знаете, этак, когда человек на одном месте переступает с ноги на ногу. Вы не слышали?
– Нет, - сказал Гиббон вполне уверенно.
– Это, наверное, дверь приоткрылась и скрипнула.
– Да, наверное, - согласился Охотник.
– Нервы вконец распустились, днем грежу наяву, а по ночам снится всякая чушь. Он тихонько покашлял, снова встав со своего места и медленно пройдясь по комнате. Возле только что запертой двери, остановился и беззвучно постоял какое-то время.
– Да всякая чепуха, - громко повторил он, возвращаясь к столу.
– Зверя нужно остановить, и вы...
– Если вы скажете, что я должен следить за ним, - в порыве отчаянья воскликнул Гиббон, - или препятствовать его поездкам, то, поверьте, это... это очень опасно.
– Да, если вы станете ему мешать, он убьет вас, - хладнокровно заметил Охотник.
– На ваше счастье такой необходимости больше нет. Мои многолетние труды не прошли даром. Одиннадцать лет - не шутка. Так что готов вас обрадовать. Я знаю верный способ уничтожить ликантропа, кто бы им ни был. Раз и навсегда.
– Охотник снова вытащил из внутреннего кармана маленькую книжечку в сафьяновом переплете.- Вот и мой излюбленный автор, князь Андрей Ратмиров, в своем замечательном сочинении оставил несколько туманные, но оттого не менее ценные, указания на этот способ. Послушайте:
"...однако раз в году, всякое второе полнолуние осени меня не защитят никакие снадобья. Будучи предупрежден о том, я заранее готовлюсь к сему испытанию. В упомянутую ночь преображение в волка свершается всегда, вопреки воле моего человеческого существа, вопреки воздействию благодетельных внешних сил, наперекор старинным заклятьям, имеющим надо мною власть в другое время. В эту ночь обращение столь же неотвратимо, сколь и опасно. Я уже представляю себе эту грядущую ночь.
Луна... даже, скрытая за непроницаемыми тучами, позовет меня. Я забуду все: чем был, что делал, как жил. Меня поведет гибельная и сладкая мгла. Отданный ее власти, как будто брошенный в стремнину бурной реки, я потеку вслед за ней туда, где хранится исток моей неодолимой боли и моей бесконечной радости. Я должен буду вновь увидеть это место, почувствовать идущую от него грозную силу, дабы наполниться ей. Моя земля, самое бесценное мое достояние, снова позволит упиться ее влажным дыханием, вобрать ее жалящий трепет. Как я хочу этого, и как невыразимо страшусь. О, если б я мог передать на словах, пожирающее меня смятение, если бы кто-то другой мог разделить чувство моей обреченности и понять, что стало мне так же внятно, как биение остывающего человеческого сердца: полюбив, мы умираем...
В ночь полной луны я обрету неизмеримое могущество и узнаю страх беззащитности. Обернувшись волком и не будучи им, я сохраню человеческое сознание. И если не вернусь к заветному камню, то останусь в обличье неразумного зверя навек".
– Понимаете?
– спросил Охотник, закончив читать.
– Он обязательно превратиться в эту ночь, - попробовал угадать Гиббон.
– Этим можно воспользоваться.
– Самое замечательное, любезный Гиббон, состоит не в том, что ликантроп должен этой ночью обязательно обратиться в волка, а то, что он обязан прийти для этого в определенное место, и к тому же месту вернуться, чтобы стать человеком. Там, и только там он делается совершенно беспомощным, потому что это место своего рода его храм. И этот-то храм мы с вами должны разрушить.