Горицвет

Долевская Яна

Вспоминая Серого, лежащим возле ее ног, с мордой, доверчиво уткнувшейся в ладони, представляя себе, как она ласково запускает руку в его пушистый мех, Жекки не заметила, как ее глаза затянула влажная поволока. В чертах лица обозначилась нежность, придав его полудетской округлости какую-то трепетную мягкость и податливость. Она не могла видеть, как во влаге и трепете ее взгляда сквозь голубоватую дымку проступил завораживающий огонь.

Не заметила, как, отвернувшись от ночной темноты, почему-то уставилась на Грега. Как, погрузившись в воспоминания, невольно обратила на него и эту невысказанную нежность, и ласкающий глубинный свет. Встречный

обжигающий пламень взметнувшихся угольных глаз оборвал ее полусонную задумчивость. Что-то грозное и горячее, разрывающееся от стремления проявиться, мгновенно зарделось на дне обратившейся на нее черной бездны. Она увидела это и впервые по настоящему, до внутреннего содрогания, испугалась.

«Конечно, это он, — опять промелькнуло у нее в голове, — теперь уже ясно, и значит, как бы там ни было, надо предупредить его и… нужно взять себя в руки. Я не должна показывать, что боюсь… В конце концов, это же Серый».

Лишь это последнее напоминание о ее милом хвостатом приятеле вернуло биению сердца относительно ровный ритм. Она уже начала придумывать, как сгладить возникшее только что недоразумение и сделать первое пробное суждение о странных случайностях и совпадениях, чтобы перекинуть мостик к правде о подслушанном ею разговоре, как Грег, искоса посмотрев на нее, негромко рассмеялся.

— В чем дело? — ошеломленно спросила она.

— Я подумал — это ужасно забавно.

— Что?

— Что вы после стольких рискованных колебаний, все же предпочли меня своему поклоннику из подворотни. Я еще никогда не был так горд собой и так счастлив, Евгения Павловна, никогда.

В его словах опять промелькнула беснующаяся радость и вместе с тем что-то язвительное. И немедленно старое предубеждение и утренняя выходка в банке, напомнили ей о себе. «Он издевается, а ты собираешься перед ним исповедоваться, дурочка». Жекки молча отвернулась.

— Вы и вообще достаточно занятная особа, — продолжил между тем Грег таким тоном, как будто возобновлял на редкость увлекательную беседу. — Откровенно говоря, я не встречал среди женщин никого занятнее и, как бы это сказать… Впрочем, возможно, вам не нужно этого знать. Да я вовсе и не о том хотел говорить сейчас. Смотрите, мы проехали мост. Вон маячит собор, мы уже в Инске, Евгения Павловна.

— Да, — сказала Жекки все еще с задавленной обидой в голосе, — на машине получается гораздо быстрее.

— Я старался, как мог сделать вам приятное, — отозвался он, и тотчас заметно сбросил скорость. Его слова теперь звучали отчетливо, поскольку рев двигателя стал слабым и монотонным. — Так вот, полагаю, в вашем нынешнем положении, трудно быть разборчивой в средствах. Поверьте, я говорю это без доли осуждения. Я вообще нахожу, что разборчивость в средствах редко когда необходима. Теперь вам до крайности нужны деньги. Что ж, разве человек не вправе испробовать все средства, чтобы выжить? Разве его единственная и неповторимая жизнь не стоит того, чтобы пренебречь невесть когда написанной моралью? Согласитесь, что желание жизни все равно окажется выше любых общественных запретов.

Вы спросите, для чего я вам это говорю? А для того, Евгения Павловна, что достать пять тысяч в Инске без того, чтобы избегнуть долговой ловушки, вам не удастся. Я говорю это с полным знанием существа всех ваших финансовых обстоятельств, которыми, как вы знаете, я интересовался, поскольку ваши обстоятельства пересеклись, к несчастью для вас, с моей выгодой. Согласитесь, что я был бы не я, если б позволил кому-нибудь

встать поперек моей выгоды, моих будущих барышей и тому подобное. Так что, просто поверьте: денег в долг вам никто не даст. А, не уплатив проценты Земельному банку, вы потеряете имение. А уж с Земельным банком мне будет договориться несравненно легче, чем с вами. Видите, я немало потрудился, чтобы перекредитование стало для вас невозможно. Отсюда, повторяю — безвыходность вашего положения. Без сторонней помощи вам не обойтись.

— Неужели вы готовы проявить благородство и сказаться этой сторонней подмогой? — спросила Жекки, едва удерживаясь от какой-нибудь обидной колкости.

— Да бог с вами. За кого вы меня принимаете? — благодушно опроверг ее Грег.

— Я только пытаюсь предложить последний, оставшийся вам, способ достать пять тысяч. Честное слово, я бы и сам поступил точно так же — пошел к Херувиму, и положился во всем на удачу. Уверяю вас, удача — это самый лучший, незаменимый помощник всякого человека, оставшегося без денег. И Вы, Евгения Павловна, по-моему, должны смело довериться своей судьбе. Пусть судьба решает за вас. Не важно даже, в чью пользу будет решение, лишь бы избавиться от сомнений. А там, кто знает, может быть, удача снизойдет до вас, и вы за какой-нибудь один вечер станете миллионщицей.

Жекки послышался насмешливый вызов в его словах. «Чего бы он ни добивался, но повторил ровно то, что и без его советов не выходит у меня из головы. Или он как Серый может угадывать мысли? Ведь говорил же человек из трактира о каких-то сверхъестественных способностях этого существа. Или он просто морочит мне голову и хочет только одного — заполучить Никольское. Нельзя же забывать, в самом деле, что для него, и ему подобных, не существует никаких преград и никаких иных побуждений, кроме денежной выгоды. Но в любом случае, его откровенность избавляет меня от необходимости искать другие средства. Ясно как божий день, что в Инске мне ловить больше нечего, а до игры, как способа, я додумалась без него. Так что спишем эту подсказку не на чьи-то добрые намерения, а веление той самой судьбы. Но, главное, какая неслыханная щедрость. Можно подумать, он предложил мне миллион!»

— Если я выиграю, — сказала она, как будто обдумывая что-то, — вы лишитесь барышей. Моя земля останется моей собственностью. Так зачем вам идти против вашего интереса?

— Я фаталист, и, по-моему, нет лучшего средства узнать, на чьей стороне фортуна, чем, разыграв партию в макао. Если вы выиграете, я приму это как верное свидетельство небес в вашу пользу, и подчинюсь ему с совершенным спокойствием. Если угодно, мне даже интересно, на чьей стороне они выступят в нашем мелочном споре. Как вам такое объяснение? — спросил он и на этот раз не посмотрел на Жекки.

Она ничего не ответила. Грэф и штифт со слегка приглушенным тарахтением вкатил на Дворянскую улицу. Ночью после двенадцати часов город обыкновенно погружался в темноту. Городская управа тщательно экономила на осветительных расходах. Считалось, например, что в течение всего года выпадает не менее трети лунных ночей, когда дополнительное фонарное освещение на улицах вообще не требуется. Но эта ночь не была лунной, а большинство фонарей все равно не горели. Лишь несколько случайно разбросанных кое-где светящихся окон, да одинокое бледное пятно от фонаря перед воротами уездного собрания безнадежно сопротивлялись густым потемкам. И Дворянская, и примыкающие к ней улицы, были совершенно безлюдны.