Горит ли Париж?
Шрифт:
С этими словами немец встал и вышел из-за стола. Он спросил Пароди, является ли тот офицером. Француз ответил, что он офицер запаса. «В таком случае, — сказал фон Хольтиц, — между офицерами такой жест допускается». И с этими словами прусский генерал протянул руку человеку, которому он только что сохранил жизнь.
Но Пароди отказался ее пожать.
Нордлинг заметил, как краска залила лицо фон Хольтица. Это был жест, который фон Хольтиц и двадцать лет спустя вспоминал с горечью. Но не меньше его был взбешен офицер фельджандармерии, доставивший трех пленников. Когда этот офицер провожал их вниз по лестнице отеля «Мёрис», другой офицер услышал его бормотание:
Агент абвера подошел к машине Нордлинга. Он сказал шведу и сопровождавшим его трем французам, чтобы они не отъезжали, пока он не заведет свою машину.
Бобби нажал на стартер своего «ситроена», запаркованного недалеко от машины консула. Под его капотом был секрет, который через несколько секунд спасет жизнь Нордлингу и сидевшим рядом трем голлистским лидерам. Бендер, будучи до войны агентом фирмы «Ситроен», установил в своей машине гоночный двигатель — во всем Париже не было быстрее автомобиля. Машина Нордлинга тронулась. И тут же, как Бендер и ожидал, черный «паккард» пристроился за ней. Бендер вдавил акселератор.
Визг колес заставил фон Хольтица броситься на балкон. В конце улицы Риволи, у въезда на площадь Согласия, он увидел, как «ситроен» Бендера под прямым углом перерезал дорогу черному «паккарду». На другом конце площади скрывался из виду «ситроен» Нордлинга с развевающимся шведским флажком. Фон Хольтиц все понял. Кровожадные агенты СД — им закон не писан — попытались заполучить назад голлистов, которых он только что освободил. Они готовы были расстрелять их, а заодно и генерального консула Швеции почти на ступенях его дома.
— Боже мой, — подумал фон Хольтиц, — им просто повезло.
На ужин мужчины съели груши. В старинной вилле в деревне Сен-Ном-ла-Бретеш, где они укрылись на ночь, они нашли только эту горстку перезрелых фруктов. Из-за ржавых ворот виллы до них доносились стук дождя по мощеным улицам и зловещий топот проходящего батальона СС, занимавшего этот городок. Майор Роже Галлуа и его проводник доктор Робер Моно были удручены. За полдня им удалось продвинуться только до этой деревни, расположенной в восемнадцати милях от Парижа и все еще в тылу у немцев.
Галлуа, начальнику штаба возглавлявшихся Ролем парижских ФФИ, было приказано следовать за Моно через линию фронта для выполнения наиболее ответственного задания, которое он когда-либо получал от Сопротивления. Роль послал его просить союзников о массовой заброске оружия, с помощью которого Роль надеялся завершить восстание и установить в Париже власть победоносного коммунистического крыла Сопротивления.
Галлуа и Моно были старыми друзьями; но на этой сырой вилле они оказались вместе по чистой случайности. Будучи инспектором лечебных заведений в районе вокруг Парижа и одновременно главой медицинской службы Сопротивления в этом же районе, доктор Моно имел автомашину и достаточно немецких пропусков, чтобы при желании добраться до Берлина. Благодаря этой редкой привилегии и родилась идея поездки.
На протяжении многих недель Моно наблюдал, как коммунисты внедряли своих агентов во все звенья Сопротивления, включая его собственную контору. Моно считал восстание
В сырой и затхлой вилле Моно спокойно и аргументированно объяснил Галлуа, что просить о заброске в Париж оружия было бы жестокой и непоправимой ошибкой. Просить американцев забросить в Париж хотя бы один-единственный патрон — значит послужить подготовке коммунистического переворота. Не оружия надо просить, уговаривал доктор, а как можно быстрее привести в Париж союзников и прежде всего де Голля.
Галлуа знал, что Роль не торопится увидеть, как на улицы Парижа вкатываются «шерманы» союзников с огромными белыми звездами на броне. Лидер коммунистического крыла ФФИ хотел получить пулеметы Эйзенхауэра, а не его солдат. Одержимый идеей получить оружие, Роль совершил тактическую ошибку, послав на задание, вероятно, единственного человека из своего штаба, который был восприимчив к настоятельным уговорам Моно.
Единственная свеча в комнате зашипела и погасла в расплавленном воске, и в погрузившейся во тьму вилле повисло долгое молчание. Наконец Галлуа заговорил. «Робер, — сказал он, — по-моему, ты прав».
Под шум хлеставшего по черепице дождя спутники уснули. Через несколько часов Роже Галлуа, безвестный боец французского Сопротивления, переодетый в брата милосердия, добьется того, чего не смог сделать даже Шарль де Голль. Он убедит Дуайта Эйзенхауэра изменить свои планы и направить войска в Париж.
12
Это была ночь для заговорщиков. Нормандский яблоневый сад стоял черной молчаливой массой под безлунным небом. Низкие остроконечные очертания тентов, разбросанных среди деревьев, были почти невидимы. До рассвета остался еще час. На краю узкой дороги, ведущей из сада в сторону маленького поселка Экуше, стояла штабная машина. Ее фары были потушены, мотор тихо работал на холостых оборотах. Высокий человек, бесшумно ступая по влажной от росы траве, подошел к машине и сел рядом с водителем. С собой он принес портфель из кожи катамбуру — чадской антилопы. В портфеле лежал листок белой бумаги и карта масштаба 1: 1 000 000 с проставленным на ней серийным номером 10Г. В центре ее было большое, неправильной формы черное пятно — город Париж.
Когда машина плавно заскользила вперед, из темноты выплыла фигура другого человека, опиравшегося на трость. «Вы счастливчик», — тихо сказал он сидевшему рядом с водителем пассажиру.
Человек с тростью был генерал Жак Филипп Леклерк, командующий 2-й Французской бронетанковой дивизией, штабные палатки которой располагались в этом саду. Не согласовав ни с кем, под собственную ответственность он отдал приказ об этом скрытом отъезде.
Подполковника Жака де Гийбона, тридцати четырех лет, которому Леклерк только что прошептал прощальные слова, дорога через Экуше должна была привести к черному пятну на его карте. Из всех воинов освободительной армии он должен стать первым, кто войдет в столицу Франции. Располагая 17 легкими танками, 10 бронемашинами и двумя взводами пехоты, он должен был «представлять французскую армию в свободной столице» и стать французским военным губернатором в Париже.