Горит ли Париж?
Шрифт:
Сейчас его первейший долг — думать о своих солдатах. Предложение майора было «жестоким и кровавым», но, рассуждал фон Хольтиц, «оно бы показало населению, что я могу постоять за себя». Это было самое меньшее, что он мог сделать для своих солдат. Он ответил майору, что отдаст приказание своему штабу подготовить план рейда.
Среди разбросанных телеграмм на полированной поверхности стола времен Людовика XVI лежал лист чистой бумаги. В его левом верхнем углу Председатель Временного правительства Французской Республики распорядился черным шрифтом отпечатать простую шапку: «Генерал де Голль». По мнению сидевшего за столом прямого, подтянутого человека, эти слова в достаточной степени отражали суверенитет Франции. Сидя в одиночестве в кабинете префекта
Всю ночь и все утро подпольные передатчики Жака Шабан-Дельмаса и Александра Пароди забрасывали его срочными просьбами о немедленном вводе войск союзников. Наиболее срочная из радиограмм гласила: «Начатое в субботу и сдерживаемое в течение двух дней перемирием восстание… выйдет из-под контроля к сегодняшнему вечеру. Бои завтра по всему Парижу при трагическом неравновесии сил представляются неизбежными».
Ухудшение ситуации, судя по этим сообщениям, представлялось де Голлю столь серьезным, что нельзя было допустить, чтобы что-то помешало приходу в Париж его собственных и союзнических войск. Он понимал, каждый час промедления давал преимущество его политическим противникам. Хаос и анархия, которые они стремились спровоцировать в ходе восстания, вскоре станут всеобщими. Беспорядок, в условиях которого они надеялись осуществить свои политические замыслы, приобретет угрожающие масштабы. Шарль де Голль считал опасность столь реальной, что, выступая от имени суверенной Франции, пошел на риск, на который не отважились даже его союзники. Оккупация столицы необходима столь срочно, писал он, что должна быть предпринята, «даже если в результате в городе возникнут бои и разрушения».
Для доставки этого письма Эйзенхауэру де Голль выбрал единственного человека во Франции, который, помимо его собственных братьев, имел право обращаться к нему на «ты». Передавая письмо генералу Альфонсу Жуэну, прославленному завоевателю Монте-Кассино, де Голль просил его сообщить Верховному главнокомандующему кое-что на словах. Если эта последняя просьба останется без внимания, он будет вынужден вывести 2-ю Французскую бронетанковую дивизию из подчинения Верховного командования союзников и собственным распоряжением направить ее в Париж.
Когда дверь за Жуэном закрылась, де Голль вынул другой лист бумаги и составил второе письмо, на этот раз Леклерку, командиру 2-й бронетанковой дивизии. Нетерпеливому молодому генералу, первое, тайно отправленное подразделение которого уже незаметно пробиралось мимо шпилей Шартра, де Голль адресовал официальное предупреждение. Его угроза Эйзенхауэру не была пустым звуком. Несмотря на всю тяжесть такого решения и его возможных последствий, де Голль был готов ради Парижа пойти на разрыв с командованием союзников. Он приказал Леклерку быть готовым к тому, что ему придется не подчиняться приказам своих командиров и считать себя в непосредственном распоряжении Французского правительства. Если Эйзенхауэр не намерен посылать Леклерка в Париж, то это сделает де Голль.
Слова, выплескивавшиеся из телефонной трубки, которую прижимал к уху Дитрих фон Хольтиц, звучали с неумолимой ясностью. С особым высокомерием, которое он приберегал для своих генералов, генерал-фельдмаршал Вальтер Модель отчитывал парижского командующего за неспособность поддержать порядок в столице. До него даже дошли слухи, сообщил он Хольтицу, что тот заключал какие-то соглашения с окопавшимися в городе террористами.
Побагровев от стыда и страха, фон Хольтиц отверг эти обвинения. Модель поверил ему, но предупредил о недопустимости «превышать полномочия в отношении Парижа». Модель был раздражен и нетерпелив. Все, чего он хотел от Хольтица, это порядка в Париже. И он рассчитывал, что «для его восстановления фон Хольтиц использует все имеющиеся средства». Фон Хольтиц пообещал ему это, но предупредил фельдмаршала, что, если ситуация выйдет из-под контроля, ему потребуются подкрепления. Модель разразился потоком гневных обвинений. «Обходитесь тем, что у вас есть», — сказал он командующему парижским округом. В конце концов, уступив настойчивым просьбам фон Хольтица, он согласился выделить ему часть 48-й пехотной дивизии, которая перебрасывалась из Нидерландов.
Нетерпение и раздражительность Моделя были понятны. Почти 48 часов фельдмаршал действовал вопреки распоряжениям того, кто ждал от него чудес. Со
В воскресенье, через несколько часов после того, как он в присутствии Шпейделя решил главное внимание уделить выводу своих войск за Сену, он получил новый приказ, в котором в самой категоричной форме заявлялось, что его главной задачей является оборона парижского плацдарма. Приказ был скреплен личной печатью хозяина рейха. Моделю было приказано «удерживать парижский плацдарм любой ценой» и стоять на нем, «невзирая на разрушения», которые могут возникнуть в городе. Никто лучше Моделя не знал, что «любой ценой» означало для человека, чье имя стояло на телеграмме, борьбу до последнего солдата, такую борьбу, которая ассоциировалась со словами Сталинград, Смоленск и Монте-Кассино.
Этот приказ, первый из подготовленных на вечернем стратегическом совещании у фюрера, поступил в штаб Западного фронта в 11.30 вечера. К этому времени отданные Моделем ранее распоряжения 5-й бронетанковой армии начать подготовку к отходу за Сену уже ушли. Фельдмаршал, по-видимому, решил, что отменять их уже поздно. Приказ застиг танковые части, которые Гитлер распорядился направить в Париж, буквально на полпути.
В некотором смысле в таком же положении оказался и сам Модель. Единственным утешением было то, что его попытка выиграть время на подступах к Парижу сработала. По докладам оперативного отдела, там наблюдались «лишь ограниченные разведывательные действия противника». Может быть, в силу того, что он сам считал позиции своих войск вдоль Сены вполне надежными, может быть, из-за того, что сомневался в стратегической целесообразности уличных боев в Париже, но позднее в тот же день Модель предложил организовать оборону Парижа к северу и востоку от города. На это он получил от Йодля грубый и категорический отказ. В выражениях, не оставлявших Моделю никакого выбора, Йодль заявил, что Париж следует оборонять не с севера или востока, а в самом городе.
Теперь же, завершая сердитый разговор с командующим парижским округом, Модель во второй раз за последние 24 часа не удосужился проинформировать фон Хольтица о том чрезвычайно важном факте, что две танковые дивизии, выделенные ему ставкой, уже продвигались на юг. На прощание он бросил Хольтицу лишь одну резкую фразу: «Восстановите порядок в городе любой ценой».
16
По улицам Парижа, на которых несколькими часами ранее раздавался славный призыв «На баррикады!», теперь эхом прокатился исполненный страдания вопль, вырывавшийся из этих первых ненадежных укреплений: «Танки идут!». Придя в ярость при виде выраставших на мостовых города символов открытого неповиновения, командование вермахта приняло первые меры по восстановлению порядка, которого требовал Модель. Из разбросанных по всему городу мест дислокации танки, добывшие в 1940 году ключи от Парижа, вновь вышли на улицы столицы.
Одному из повстанцев об их прибытии сообщил официально вежливый телефонный звонок. Из Люксембургского дворца, находившегося почти за углом от штаба ФФИ в полицейском комиссариате 5-го района Парижа, офицер СС заявил, что «месье из ФФИ должен убрать баррикады, в противном случае это сделают за него танки». Завороженный правильным французским немца и его сдержанно-вежливым тоном, студент юридического факультета Раймон Сарран на мгновение растерялся. Затем, постаравшись говорить как можно более сухо, он ответил: «Вы здесь больше не распоряжаетесь, полковник».
Танки прибыли через десять минут. К башне каждого было привязано по два француза, одетых в гражданское. Для защиты своих танков от «коктейлей Молотова» эсэсовский командир решил использовать живые щиты. Держа идеальный строй, они начали разрушать баррикады Саррана.
От площади Республики два танка из бараков Принца Евгения палили по бульвару Вальтера отрывистыми очередями. Две женщины, державшие за ручки огромную плетеную корзину для белья, накрытую белой скатертью, бросились в укрытие. Бельевая корзина была доверху наполнена «коктейлями Молотова». Клара Бонте, жена депутата-коммуниста, и ее дочь Маргарита наполнили ее сами. Вместе с другими женщинами из этого квартала они организовали фабрику по изготовлению «коктейлей Молотова» в женском клубе 11-го района Парижа, который располагался по соседству. Мужья ожидали их на площади Республики, чтобы из окон забросать бутылками те самые танки, которые теперь вели огонь по двум женщинам, метавшимся в поисках укрытия.