Горизонтальная война – снимая маски

Есения

— Ты знала с самого начала, не так ли? — глаза Бориса наполнились тьмой и ненавистью.

— Да. Мелания дочь Виктора и сестры Марии по отцу, — мать близнецов сложила пальцы в замок и вздрогнула.

— То есть, — Борис тихо рассмеялся, задрав голову, — мы всё-таки родня.

— Очень дальняя, седьмая вода на киселе, — поморщившись ответила Лариса Витальевна. — Мать Мелании умерла при родах, и Витя забрал её. Он отдал её на усыновление в семью Звягинцевых, потому что Маша не могла родить.

— Мам, — Борис усмехнулся и посмотрел на мать: — Зачем ты приехала?

—

Ваш отец собрался признать Меланию, — пальцы женщины сжались ещё сильнее, натягивая кожу.

— Боюсь, — Борис довольно улыбнулся, глядя в потолок, — признавать уже нечего.

Глава 11

Лязг наручников вытягивает из чёрной, беспросветной мути, будто петля, накинутая на шею. Я барахтаюсь в собственных воспоминаниях, как висельник, которому неудачно затянули верёвку. Меня снова ждёт кошмар? Сколько я здесь? Голова такая тяжёлая. Не могу пошевелить рукой. Нашатырь... тошнит...

Уже сегодня, или ещё вчера?

Не помню.

— Просыпайся крошка, — медленный тягучий голос проникает под кожу, словно едкий яд, вскрывая едва затянувшиеся раны. — Крош...ка, — он пробует новое прозвище на язык, забавляясь с каждой буквой. — Кро-оо-шка. Вкусно. Хочу ещё.

Моё измученное тело снова в его власти. Холодные и жалящие будто северный лёд пальцы, скользят по груди собирая кожу.

Это не я.

Не хочу просыпаться. Если открою глаза, этот кошмар станет реальностью.

— Ну же, Мелания, — он тянет каждую букву, смакуя их как гурман дорогое вино. От звуков его голоса дрожит каждая клеточка. — Посмотри на меня, девочка. Время отдыха закончилось, моя прелесть, настал черёд вознаграждения. Я был добр, как ты и просила, — влажные губы накрывают мои, требуя ответа.

Я не просила.

Нет.

Остановись.

Он ненавидит, когда я сопротивляюсь.

Голос больше не слушается.

Не хочу.

Оставь меня в покое.

Не чувствую ног, это не я...

— Не плачь. Ну же, — он говорит жёстче, требовательнее. — Хватит! Заткнись! — от удара голова взрывается новой болью.

И снова он ласков, манит спокойствием и почти свободой. Но я знаю этому цену. Не хочу.

— Ты непослушная, Мелания, — шепчет Глеб в ухо, впиваясь пальцами в бёдра, но боль тупая, я научилась её не замечать. —

Скажи.

— Ммм, — моё горло горит, каждый звук рождается на пределе возможностей.

— Говори.

— Сдохни... тварь. Умри. — Я открываю глаза и, не мигая, смотрю в синюю бездну.

— Неправильный ответ.

Он бьёт наотмашь. Ему плевать на синяки и оставленные раны, потому что вечером зайдёт доктор и наложит мази. А я больше не плачу. Внутри пусто, если я буду послушной куклой, он перестанет меня бить?

Стена справа вся исчерчена полосами оторванных обоев. Это уже третья комната ,которой потребуется ремонт. Но ему всё равно. Он лишь подписывает чек, платя за комфорт и молчание.

Глеб терзает меня каждый день, каждую ночь, словно ненасытное животное, чудовище без совести и чести. Мой самый страшный кошмар, то от чего я бежала, но не смогла спрятаться.

— Посмотри на меня, — рычит он, хватая за волосы.

Молчу.

— Посмотри, — Глеб с силой дёргает голову, заставляя повернуться. — Ты всё равно это скажешь. Я очень терпеливый, девочка моя, — его улыбка похожа на оскал сумасшедшего. Даже зрачки сузились до точек, оставив лишь ненавистный синий океан, в глубине которого плещется безумие и жажда. А ещё ненависть. И всё это он прячет за красивой улыбкой и ласковыми речами, чтобы в один момент ужалить ядом, как ядовитая оса.

Я знаю эту жажду. Он хочет меня сломать.

— Я никогда этого не скажу, — шепчу из последних сил, слизывая с губы кровь. — Лучше умру.

— О, нет, милая. У меня на тебя другие планы. Ну же, — Глеб припадает ко мне, как к источнику в пустыне, жадно впиваясь в рот. От него несёт алкоголем. — Одно слово и всё закончится, — оторвавшись, он смотрит мне в глаза, ища один ему известный ответ.

— Я ненавижу тебя, — поднявшись на локтях, сплёвываю слюну и хрипло смеюсь. — Ты не заставишь меня сказать обратное.

— Упрямая сука! — кричит он, придавливая к матрасу. — Ну ничего, — и тут же смеётся приглушённо, — я всё равно получу то, что хочу. Скоро не только твоё тело, но и душа будут принадлежать мне. Ты сама виновата, — некогда красивые губы уродует садистская усмешка. — Сама. Я же просил тебя быть послушной, посмотри, что ты наделала, — он разводит руками, намекая на наручники и цепь на ногах.

— Никогда.

Молча встав, он достаёт из кармана телефон и подносит к моим воспалённым глазам. Я отворачиваюсь, но он давит на скулы, поворачивая голову.