Горькая любовь князя Серебряного
Шрифт:
Мельник опустил глаза и молчал.
— Что ты меня морочишь? — поднявшись, князь топнул ногой. — Лучше бы тебе на свет не родиться, леший. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!
Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от дерева узду своего коня, вскочил в седло, и застучали по лесу конские копыта.
Михеич вернулся в комору, подошел к Серебряному.
— Вставай, княже! — тронул спящего стремянный.-: Не впору нам тут оставаться.
Князь открыл глаза.
— Ты
. — Плохо дело! Я говорил — нечистый родня этому мельнику, — зашептал он. — Гость сюда приезжал тайный… Чего-то шабашили под водяным колесом. Надо ехать, батюшка!
Где-то в дальнем болоте кричал дергач. Лес наполнился туманом. Близился рассвет. Солнце клонилось к закату. Два всадника показались на берегу Москва-реки.
Купола церквей, колокольни отражались в воде.
Впереди, возле уличной рогатины, толпились люди. Их вороные кони в черной сбруе стояли рядом. К каждому седлу было привязано по метле и собачьей голове.
— Михеич, — позвал Серебряный. — Видишь?
— Вижу, князь. Заварили мы кашу.
Серебряный нахмурился.
— Поди, открой рогатину!
— Эй, добрые люди, господа честные! — закричал Михеич, подъезжая к опричникам. — Отомкните рогатку!
— Кто такие?
— Не боись, свои! Православные! — отвечал Михеич.
— А мы уж в штаны наложили со страху. Ух! Прямо черт с хвостом! И откуда такой взялся?
— Мы с моим боярином из литовской земли едем!
— Не брешешь? Продай коня!
— Что ты? В уме ли?
— А конь-то, видать, краденый! — подошел еще один из опричников. — Так и есть, гляди! — ткнул он концом плети. — Не клейменый конь! Без тавра!.. Слазь с коня-то!
— Да?! А это видёл? — забыл осторожность Михеич. — Молокосос!
— Чего?! А ну, долой с коня, старый пес!.. В плети его!
— Назад! — подскакал Серебряный к опричникам. — Кто хоть пальцем тронет — голову развалю! — схватился он за саблю.
Опричники, привыкшие к безнаказанности, на секунду удивились.
Потом, загалдев, тоже рванули сабли.
И не сдобровать бы молодому князю, если бы в это время не послышался вблизи голос, поющий псалом, и не остановил опричников как будто волшебством. Все оглянулись в сторону, откуда раздался голос.
По улице шел человек лет сорока, в одной полотняной рубахе. На груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные четки. Это был Вася.
— Блажен муж иже не иде на совет нечестивых!.. — пел он.
Увидев Серебряного, блаженный прервал свое пение, подошел к нему.
— Ты, ты, — сказал он. — Зачем ты здесь между нами!.. Микитка, Микитка! — покачал он головой. — Куда ты заехал?
— Разве ты знаешь меня, божий человек? — удивился Серебряный.
— Ты мне брат! — ответил юродивый. — Я сразу узнал тебя. Ты такой
— Вася, — сказал молоденький опричник. — Не хочешь ли чего? Может, тебе денег дать?
— Нет, нет, нет! — отвечал блаженный. — От тебя ничего не хочу!.. От Дружинки возьму, этот наш! Этот праведник! Вона он, — юродивый указал на большой дом, из ворот которого в это время вышел Морозов. — Только голова у него непоклонная! У, какая непоклонная! А скоро, поклонится, скоро поклонится, да уж и не подымется! — Вася пошел в сторону Морозова, затянув опять свой псалом.
Опричники почтительно освободили дорогу, расступились перед блаженным.
— Князь, — окликнул Серебряного Морозов, — здравствуй, князь!
Радость осветила лицо Серебряного. Он поехал навстречу Морозову.
— Здравствуй, боярин, Дружина Андреевич!
— Признал? А то многие меня теперь и признавать перестали, — сказал Морозов, широко отворяя ворота. — Прошу пожаловать в дом.
Слуги боярина, радушно кланяясь, встречали гостей. Юродивый скрылся в глубине сада, продолжая петь псалом, а хозяин повел гостя по дорожке среди тенистых лип.
— А блаженный-то наш, Василий, подлинно божий человек, — сказал Морозов. — Не тебя одного он по имени угадал. Он всякого словно насквозь видит. Его и царь боится!.. Побольше бы таких святых людей, так и не померк бы огонь духовный!..
Они вошли в дом. Морозов усадил князя на дубовую лавку.
— А ведь помню я тебя, Никитушка, когда ты еще босиком бегал!.. Эй, кто там! — крикнул он. Выглянула сенная девка. — Скажи жене, что у нас гость дорогой, князь Никита Романыч-Серебряный, чтоб сошла попотчевать. — Морозов тоже присел. — Спасибо, Никитушка, что зашел, не обидел старика опального! — Он указал на свои длинные волосы.
— Вижу, боярин, и глазам своим не верю! Ты — и под опалою!
Морозов вздохнул.
В своей светелке Елена бросилась к Паше, своей сенной девушке. Потом скинула кокошник, запястья, голубой летник. Замоталась, запуталась в рубахе.
— Пашенька, Пашенька, дай самое что ни есть лучшее! — попросила Елена. — И зеркало подай!
— Да что с тобой, боярыня! — захохотала та. — Отчего ты вдруг так мельтешишься?
— Не вдруг, Пашенька, не вдруг!
— А-а, боярыня, кажись, я угадала! — лукаво посмотрела девушка, — Я хоть и краешком глаза, а разглядела его.
— Кого?
— Да гостя нашего. Как его?… Князя Серебряного. Вот уж и впрямь серебряный, а может и золотой! Уж так пригож, так пригож! Я перед таким ни в жисть бы не устояла!